Михаил Юдсон - Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях

— Зим добрых! Мы с вами, земеля, кажись, уже виделись сегодня? — Он протянул сильную большую ладонь. — Павел.

Покрытые снегом гранитные многокрылые ангелы, оскалив клыки, лежали по бокам ворот. Илья прислонился к полированному твердому крылу, добросовестно пытаясь пересчитывать штуки уносимых припасов. Ратмир давал указания:

— Это тащите в ризницу! Это прямо в наш класс, под парту, это малышам подшефным… Евпатий, ты осторожнее, браток, так все горшочки побьешь, ты лучше бивни носи…

Батяне двухсотнику вынесли в миске поесть на скорую руку, добавив с поклоном еще пиалу соуса. Он стряхнул снег с постамента и аккуратно расставил все это дело между каменных когтистых лап. Потом добыл походный бурдючок, отвязал крышечку, отмерил дозу, чуть-чуть выплеснул на снег — пращурам, пробормотал: «Ну, лиха им!» — и выпил. Крякнув, степенно принялся за еду. Макая куски в соус, облизывая усы, неспешно беседовал с Ратмиром.

— Это все от Авериных? — спрашивал Ратмир, чуть хмурясь. — Не густо нынче…

— Не-е, только от Аверы-младшего. Старший божился, что фарта не было. Не идет прохожий человек и все тут! — двухсотник снова захохотал.

Ратмир пожал плечами:

— Значит, передай ему, что грев за ним — столько и еще полстолько…

— Э-э, Рат, лепо ли, возьмет сдуру да и пожалится на тебя Игумену, что не чтишь заповеди. Пришлет тот пару семеек — с десяток послушников…

— Песца за пазуху! Твой Игумен с амвона «И пользы не надобно» читает по слогам, у него мозг давно замерз, это же общеизвестно.

— Брось, брось, он в Законе Божьем! — примиряюще сказал «архангел». — Две ходки в Святопусто Место топтал. Живет по Уставу.

— Вольно ему… Он ведь серый, как гриб. Ибо как родился в сугробе, так и поныне весь там, на задворках. Мы же для него сроду были Неслухи — поперек лавки, ан поперед батьки, — шибко грамотные. Но вот себе ты заруби, Павел — кто в Духе, тот не под Законом…

— Эге, все гультяй-смутьянствуешь да потакай-жидовствуешь? Знамо-ведомо! — одобрительно загоготал двухсотник. — Швобода, раввинство, братство!

— А не колышет! Как видишь, снег не перестал. А вот из Игумена уже помет сыплется… катышками…

— Вообще что-то с ним… — «архангел» неопределенно покрутил головой. — Какой был ненасытец, лез во все, в какой-нибудь последней старушке сам участие принимал. А тут как отрезало.

Двухсотник, сдвинув папаху, почесал за ухом:

— Озаренье, что ли, ему было? Из дому, почитай, не высовывается, такой затворник стал… Ухожу, говорит, от мира, удаляюсь постепенно… Отмотал свое. Благости рыщу…

— Сани у него все те же?

— Сани у него теперьча разные, иной раз и на розвальнях простых прошмыгнет.

— Чует, значит, старец.

— На лавре в подъезд сам не заходит, чернецы сначала все обсмотрят, обнюхают, следы на снегу разберут… Сторожится!

— Ну, Бог ему вохра! — махнул рукой Ратмир. — Пусть себе… Согласись, что Игумен, как собственно настоятель, уж не зело полезен. Поскольку заколебал! Многие и многие им давно недовольны, хотя сами же — новопричтенные примитивные угоднички — кричали «Любо!» — Он усмехнулся и пхнул «архангела» в бок: — Как то: ты. Из них…

— Зато уж тебя он хвалит! — заржал «архангел». — Есмень-смена, говорит, подрастает… Последний кусок изо рта… Дай Бог ноги, говорит, каждому… Как он тебя назвал — алчный волчец?

— Волчец, Паша, не может быть алчным, — рассеянно отвечал Ратмир. — Волчец, по Книге, это репей. Жалкий такой, цепляющийся, волочащийся…

Он внезапно остановил одного из десятиклассников, прущего жестяное ведро с мороженой ягодой:

— Эй, Телятников, братишка, давай его сюда! Ставь… Это вам, Илья Борисович. Берите, берите, будете на святках москвень-цимес варить. На целый кагал хватит! Ты вот что, Максим, снеси-ка эту тяжесть в учительскую и оставь пока у завуча в тумбочке, скажи — отец учитель домой пойдет и заберет.

«Архангел» вежливо заметил, обсасывая хрящик:

— Ребятишкам спасибо, конечно. Но я бы вам, зяма, посоветовал самому ни в коем случае не возиться, а отдать ягоду здешним бабам, повелев испечь пироги на поду… — Он конфиденциально понизил голос: — Получите за одним разом два удовольствия, все девять блаженств! Я вам отвечаю. Хотите, мы с вами могли бы…

Ратмир лениво вмешался:

— Перезимуешь! Бородатого давно влику зрел?

— Какого Бородатого? «Коня», что ли? Дык… елы-палы… как-то попадался под ноги…

— А точнее — намедни, третьего дня?

— Мнится, вечор. Кстати, борода прицепная, истинно говорю, по нашим астралам пришло, да и остальная волосатость сомнительная. Лысак беглый, что ли…