Наталья Кременчук - Смерть на фуршете

— Разумеется, нет! — оживился Трешнев. — Поскольку нам не ведомы все его делишки, вероятно, Камельковский облапошил гораздо больше людей, чем нам видится.

Ксения посмотрела на него. Говорит и смотрит своими зелеными глазами совершенно серьезно.

— Не вникай в это, Ксения, — продолжил академик-метр д'отель. — Спи спокойно и ограничься уроками на будущее. Издательский бизнес не самый чистенький, но Авессаломыч — просто-таки ископаемый бегемот…

— Здравствуйте, Ксения Витальевна и Андрей Филиппович, — это приветствие невидимого им человека прозвучало с немыслимой благостностью.

Они согласно обернулись.

Это был Андрей Вершунов собственной персоной. Рядом стоял мальчик лет четырех, в бейсболке.

— Здравствуйте, Андрей! — было очевидно, что Трешнев просто опешил. — Вы как здесь?

Академик-метр д’отель возвел очи на купола храма Христа Спасителя.

— Моя супруга, Евгения Евгеньевна, пошла по делам в Музей изобразительных искусств, а мы с сыном гуляем. А вы что здесь поделываете?

— Как что? Разумеется, молились о заблудших душах.

— Все шутите?

— Совсем нет. — Воспользовавшись тем, что мальчик, прискакивая на одной ножке, удалялся от них, Трешнев понизил голос: — Читал ваши рассуждения в защиту прав педерастов…

— Cексуальных меньшинств, — кротко проговорил Вершунов, опустив ресницы. — Меньшинства тоже должны иметь права.

— Согласен! — Нет, этот человек не мог говорить тихо. — Но мне думается, главное меньшинство на земле — дети. У них есть права? — Трешнев кивнул в сторону беззаботно прыгающего мальчика.

Вершунов развел руками, что Ксении было непонятно, а Трешнева только раззадорило.

— Сколько у вас детей?

— Трое, — каким-то блеющим голосом проговорил Вершунов. — Сын, дочь и вот Павел, младший.

— Почти уверен, ваши дети уже не знают, что много лет радуга была символом детства и знаком ордена Улыбки, которым награждали детских писателей. По всему миру. Да и вы с супругой вашей, люди молодые, наверное, этого не знаете. Для вас радуга — навязчивый символ педерастов…

— ЛГБТ-сообщества. И вообще-то в ней не семь цветов… — с терпеливостью учителя попытался изложить свое видение радуги Вершунов.

— То есть под видом настоящего спрятано фуфло! Такая же фальшивка, как ордена Сажи Умалатовой. — Трешнев заговорил торопливо: мальчик, подпрыгивая, стал возвращаться. — Вам-то лично нужно, чтобы ваши дети знали только такую радугу? Чтобы вместо нормального роста с поллюциями, с первой эрекцией, с неизъяснимым волнением при виде девочек…

— Андрей Филиппович, с нами дама! — воскликнул Вершунов.

— Дама?! Вы еще сохраняете в своем лексиконе это различие?! Не вы ли писали о том, что есть справедливость в том, что родители будут уравнены в правах и вместо «мама — папа» перенумерованы в «родитель-один, родитель-два»?

Мальчик подскакал к ним, и Трешнев улыбнулся.

— До свидания, милостивый государь. К сожалению, мы с Ксенией Витальевной торопимся. — Протянул ему руку. — Держи фанерку! — Мальчик бойко хлопнул своей ладонью по трешневской. — Желаем тебе счастливого детства!

— Спасибо, — серьезно сказал мальчик. — Я обязательно буду взрослым.

— Ну, конечно. Только не торопись! — улыбнулся Трешнев и, не обращая внимания на Вершунова, двинулся вперед, в сторону площади.

Ксения, не оглядываясь, поспешила за ним.

Но это было поистине время неожиданных встреч.

Когда они свернули на Сивцев Вражек и Ксения наконец решилась спросить Трешнева, как эти его взгляды примиряются с тем, что он идет в посольство страны, отстаивающей взгляды противоположные, Трешнев вдруг с балетной грацией скакнул в сторону. Там, близ магазина «Ароматный мир», в понуром размышлении стоял не кто иной, как профессор Полоскухин.

— Здравствуйте, Герман Гурьевич!

— Что? — безучастно отозвался тот.

— Я спрашиваю, почему вас не было на Соборной премии?

— Но, как вижу, и вас там тоже нет, — парировал Полоскухин. — Я не пошел по принципиальным соображениям. А вы почему не пошли?

— Мы были, но ушли после торжественной части. Теперь ходить на фуршеты становится опасным! — меланхолически проговорил Трешнев. — Горчаковский, Кущина… А на «Щедринке» в Музее Пушкина едва не погиб профессор Хурмилов.

— Пустяки! — хмыкнул Полоскухин. — Ванюшка просто надрался как зюзя и оступился на лестнице. Я его видел сегодня утром — у него все в порядке. Он-то как раз собирался пойти на Соборную, даже раздобыл себе особый пригласительный на их фуршет…