Наталья Кременчук - Смерть на фуршете

— Давайте пока на этом остановимся. Все остальное — в саду, то есть на фуршете…

Жаль, подумала Ксения. Только начала слушать-подслушивать, как интервью и закончилось. Нечего было отвлекаться на чужие банкеты.

Она огляделась еще раз. Все пространство бывшего усадебного двора было отдано сегодня не обладателям жирафовых блокнотов и кошельков, а почитателям наследства русской дворянской литературы, как говорили литературоведы от марксизма-ленинизма. Когда-то отсюда выезжали жесткие, раздолбанные экипажи с домашним скарбом многодетного барина, прапорщика лейб-гвардии Преображенского полка. Нынче сюда везут стандартный кухонный инвентарь, белый костяной фарфор, штампованные скатерти, салфетки, полотенца, различающиеся лишь логотипами ухватившей заказ фирмы. Перины и клетки с петухами уступили место арендным столам и фуршетному текстилю.

Где Трешнев? Здесь! Идет Ксении навстречу.

— Ты куда это? — спросил он, заметив ее попытку к бегству.

Нежно приобнял и повел к самому сердцу атриума — к малахитово-белой арене с высокими папоротниками посредине. Они жили своей жизнью, смутно подозревая, что когда-то на этом самом месте стоял колодец, из которого вычерпывала воду многочисленная челядь хлебосольного барина. Родственник колодца — фонтан в черной чаше — тосковал по папоротнику прямо под ним, в цокольном этаже.

Ксения подошла к папоротникам и провела рукой по узорчатым распушенным листьям. Они ожили, вздрогнули и потянулись ей навстречу. Но Трешнев быстро прервал их молчаливый дружеский разговор.

Выглядел он на редкость довольным. Только чем?

Находит теперь счастье не в личной жизни, а в жратве? И в мимолетных литературных скандалах?

— Приступим? — протянул ей тарелку и вилку. Хотя после слова «приступим» Ксения ждала совсем других действий. Увы!..

Рядом с лирическим папоротником располагался стол, на котором в жире, в грилях, плавились крохотные шашлычки из индюшьего филе, шашлычки из свиной шейки, шашлычки из семги… Все правильно, все возвращается на круги своя: древним римлянам атриум тоже служил очагом — недаром само это слово означает «закопченный, черный»…

Несмотря на неостановимое и повсеместное поглощение еды, к Трешневу то и дело подходили, задавали какие-то свои, непонятные ей вопросы, заводили невнятные разговоры, навязывали ненужные знакомства. Он что-то съедал и снова, как и в начале вечера, крутил головой в поисках намеченного. Ну точный журавль, высовывающий длинную шею из уютного, обжитого, такого родного, такого привычного фуршетного гнезда.

Один из пристроившихся к их столику журавлей тем временем нежно приветствовал ее спутника, согнувшись едва ли не пополам, — он был на полторы головы выше Трешнева, обладателя вполне достойного мужчины роста.

— Андрей, выглядишь замечательно! По всему видно, дела идут неплохо. — То, что дела идут не очень хорошо, предполагала этой самой своей женской сущностью только Ксения. — Хотя нам до них далеко, — кивнул длинный в сторону окруженных камерами финалистов. — Это мы тут серые журавли, по-латыни — grus grus . А они — уже в дамках. С венцом на голове.

Трешнев напряженно молчал. На лице его читалось брюзгливое несогласие: как видно, сравнение казалось ему неуместным.

— Да, grus grus , — продолжал журавлеобразный, представившийся детским именем Вова. — Оперение пепельно-серого цвета, затылок синевато-серый, на темени перья почти отсутствуют. — Не думай, я специально изучал: книжку для детей хочу наваять, про птичек. Там и серый журавль у меня будет.

Ваятель, обмакнув три свернутых воедино кружевных блинчика поочередно в мед, сметану и клубничное варенье, погрузил их в рот и продолжил, при этом сохраняя внятность речи:

— Премию объявили. Научно-популярную, для младшего школьного возраста. Изучал-изучал и вдруг понял: я и есть тот самый журавль, живущий в широком поясе Старого Света, от тундры до Сиама.

Автопортрет оказался точен. Сходство с означенным видом приятелю Трешнева придавали сизо-серый костюм и серая, слегка в голубизну рубашка.

Но Трешнев не журавль. Не журавль, даже если кому-то вздумается всех его собратьев по перу отнести к виду grus grus . Он — другой. Не серый, а венценосный. Тот самый, из Красной книги. И имел он в виду всех отмеченных, окольцованных, опремированных. Он еще проявит себя, заставит о себе заговорить…

Стая между тем увеличивалась.

К Трешневу удивительной катящейся походкой, заметно пошатываясь — но притом без тарелки, вилки или хотя бы стопки — устремился коренастый лысый очкарик бухгалтерского вида.