Ян Козак - Адам и Ева

Мы добрались до вишен. Они только-только зацвели. Какой прекрасной, девственной чистотой светились кроны этих низеньких деревцов, убранных свадебной фатой!

— А вам не кажется, что от их аромата и цвета воздух словно становится легче? — радостно заметил Ситарж. Он наслаждался, погружая в цветы свой орлиный нос, как пчела — хоботок. Одна из прилежных пчел, обеспокоенных и взволнованных вторжением, чуть не впилась ему в ноздрю. Он отмахнулся от нее и мужественно продолжал стоять у деревца, которое прямо-таки гудело кишевшими на нем пчелами. Разнося пыльцу, они, похожие на капельки живого золотистого меда, перелетали с цветка на цветок. Их жужжание наполняло воздух, и он дрожал и вибрировал, как контрабас.

— Откуда их столько, черт побери? — подивился Ситарж.

— Я привез. Пора цветенья, пусть себе пасутся. Взаимовыгодно. Эти божьи твари — лучшие мои работники, а я — гостеприимный хозяин. Нас объединило общее благо. А это, как известно, самая что ни на есть надежная опора сотрудничества. Готов поспорить, что у себя в райкоме такой коллектив вам бы не сколотить.

— Опять он под нас подкапывается, — буркнул Паточка.

Ситарж недоуменно огляделся:

— А ульи у тебя где? Что-то не видать.

— Как где? Там, где полагается!

И тут же выложил всю правду, как она есть: каким беспросветным ослом я был, когда три года назад доставил сюда передвижные ульи. Разместил их, как издавно заведено, — и еще на картинках так изображали… словно рабочее общежитие или фургоны на строительной площадке. Загляденье, и только. Стой и поглядывай себе, как пчелки, набрав сладкого нектара, скрываются в летке и тут же вылетают обратно. Мелькают, мельтешат золотистые букашки перед каждым ульем, подобно лучикам небесного света. Довольный, я потирал, бывало, руки, глядя, как на цветущие деревца прямо-таки набрасываются шумные помощницы.

Но — увы!.. Не тут-то было! В том же году я понял (все это занесено в мой дневник), что деревья, расположенные в непосредственной близости от ульев, опылены больше, чем следует, тогда как те, что цвели в отдаленье, остались обездоленными. А ведь на дереве, если мы ждем хорошего урожая, должно быть столько плодов, сколько оно может напитать.

— И в самом деле, — рассудил я, — зачем пчелам летать далеко, если сладкий нектар у них под носом? Я на их месте поступал бы точно так же!

С тех пор я предпочитаю расставлять ульи вразброс по всей площади — поодиночке, на большом расстоянии друг от друга. Вон там один виден… Толково получилось. Кто стремится помочь природе, должен наперед узнать, чего она требует. С ней тоже сперва сговориться надобно. И все по своим местам расставить.

— Ишь хитрец! — заметил Ситарж. — Ты бы хотел, чтобы все только тебе и служило.

— А ты на моем месте действовал бы иначе? Разве ты ведешь себя по-другому?

Лойза рассмеялся:

— Ты себе тут живешь-поживаешь, Адам. А я… Черт побери! Целыми днями задницы от стула не отрываю. Сижу меж четырех стен, глаз от бумаг поднять некогда, ругаюсь со всеми — то по телефону, то на заседаниях. Утопаю в табачном дыму и мир вокруг вижу разве что из машины, когда еду по вызовам, проучить кого или подхлестнуть… Все эти бумаги, отчеты, сводки, ведомости… И кто в них разберется — правда там или вранье, нет ли какого подвоха? Резолюции, планы, постановления… А у тебя…

— Верно говоришь. Всяк сверчок знай свой шесток, — вторю я ему, не давая Паточке вставить словечко. И в то же время помаленьку донимаю и того, и другого. — У вас свое, а у меня — свое. Всяк занят тем, что ему предопределено или что сам себе выбрал: мы вроде как сами куем свою судьбу. Холодно нам от этого или жарко — это уж дело другое. Ну а я что? Пекусь, как могу, о своих питомцах… Вон полюбуйтесь на эту вишенку. Вам не кажется, что от дерева в цвету исходит свет и тепло? Оно — будто женщина, когда любит. Когда полна желания и вся светится изнутри, тает в объятьях…

— Мне бы твои заботы! — воскликнул Паточка. — Ишь чем у него голова забита… Пока мы там с людьми маемся, он тут чудит, комар его забодай!

И пошел брюзжать, вот, мол, как я роскошно да беззаботно устроился… Сиди поджидай, каким урожаем земля одарит. И все остальные, если меня послушать, тоже должны смириться: что будет, то будет — то ли прибыль, то ли убыток. Словом, ловко приспособился. Деревца мне послушны: произрастают там, где прикажу. Собраний не устраивают, против не выступают, с блажными идеями не лезут; на всякие там западные приманки не клюют. У них с Ситаржем жизнь не в пример тяжелей! Короче, пока они маются, как рыбы об лед бьются, от забот сна не ведают, я тут живу себе потихоньку-полегоньку, зарывшись, как крот, в землю.