Ян Козак - Адам и Ева

Она отдыхает, положив голову на мою руку… Веки у нее слипаются, на губах застыла блаженная улыбка, но и улыбка ослабевает, побежденная сном.

Я прислушиваюсь к дыханию жены. Беззвучная, волшебная ночь.

Сад покоится под теплым зимним покровом, на подоконнике все выше и выше слой снега. А меня согревает тепло дома, доверие и близость дорогого, родного существа. Славно, когда счастье можно ощутить, как бы потрогать руками. И в сознании снова оживают мгновенья, когда Ева впервые захватила меня всего, целиком. Никогда прежде не доводилось мне переживать столь полной слиянности. Наверное, та искра, что высекает жизнь, передавая ее вечности, всегда должна быть именно такой, чтобы счастье этой минуты вплелось в венец тех, кто еще только должен будет родиться, населить мир и сделать его более человечным.

Ничто меня не тяготит, я давно уже не чувствовал себя так легко и привольно. Душа словно растворена в глубоком покое снежной зимней ночи.

В сон мой проникает какой-то отдаленный говор, я различаю лепет Луции. Приоткрываю глаза. Соседняя постель пуста, но еще хранит тепло спавшего. Еще совсем рано. Лепет затихает, на край моей постели присаживается Ева.

— Так дивно, так бело кругом, — шепчет она. — Целый свет будто спрятался под высокой периной.

Укрывшись одеялом, Ева блаженно прижалась ко мне:

— Погрей меня.

Она дрожит — озябла немного. Спрятавшись в моих объятьях, произносит, тихо и счастливо, приглушенно смеясь:

— Адам, милый… За эту ночь я так похудела, что мне теперь и туфли велики.

Ах, как замечательно в этом году началась для нас весна! Хрупкая, неоперившаяся, едва проклюнувшаяся, она еще робко улыбалась серебристыми почками верб; с заливных Лабских лугов еще не сошла вода, а в персиковых веточках уже проглянул пурпур. На заре, когда хрустально-чистый воздух еще не успевал прогреться, самые ранние торопыши-бутоны уже распускали лепестки.

Я поднимаюсь с первыми лучами солнца. Это мое время. Та пора, когда мои предки отправлялись на господские фермы кормить и обихаживать скотину.

Ева еще спит. Я иду по саду, осматриваю деревца. Поглядываю на пасмурное небо и слушаю перекличку петухов. (Могу поспорить, что в нашем подржипском краю петушиное пенье мелодичнее, чем у наших соседей.)

Я люблю глядеть, как занимается день. По-моему, сквозь едва заметную щель раскрывающегося небосвода подчас удается увидеть много больше, чем когда его ворота распахнуты настежь. (Отчего бы это?) Я смотрю, как раскаленными угольями багровеет восточная сторона горизонта. Сумрак редеет, и кровавое пятно разливается по небу. Солнечные лучи, словно золотистые небесные пчелы, роем вылетают из улья зажечь день. На душе мгновенно становится веселее.

Примечаю, как от часа к часу набухают пупырышки распускающихся бутонов, как они топорщатся, напоенные соками и обласканные солнечным теплом. Раньше всех на пылающих кармином, будто налившихся кровью, ветвях и веточках нетерпеливо поднимаются и заостряются веретенца персиковых бутонов. Значит, нынешние жестокие морозы деревья перенесли хорошо. Наши труды не пропали даром. У самых нетерпеливых оболочка бутонов уже лопается, они вот-вот распустятся. Уже просвечивает краешек спрятанной, до тех пор плотно свернутой розовой юбочки. Что за зрелище! Награда за все мучения и усталость, за все заботы и пролитый пот.

Я медленно бреду, едва ли не ползу по саду; впитываю в себя свои владения глазами, слухом, обонянием. Упиваюсь ароматом сырой земли, свежей коры и первых листочков, рвущихся к свету. Внимая любовным трелям птиц, вдыхаю переливающийся радостью воздух.

Парочка зябликов, чирикающих на голом еще яблоневом суку, заботливо вьет гнездо; два обуреваемых страстью черных дрозда яростно поспорили из-за самочки. Сшибаются в полете, словно в них вселился сам дьявол. Долбят друг дружку в затылок, только перья летят во все стороны.

Иду обратно… Обдумываю, что необходимо сделать сегодня, на какой участок кого поставить. Сад распахивает свои объятья, напитывает меня свежей волшебной силой.

Ни на что на свете я не променял бы эти мгновенья, когда можно постоять и оглядеться, коснуться и погладить взглядом, понюхать и вобрать в себя все лучшее из того, что родилось этим утром. (Я должен насытить душу на целый день: проголодаешься — потом некогда будет.)

Весь мокрый от росы, возвращаюсь домой, завтракать. По обыкновению не с пустыми руками. (На белом свете всегда что-нибудь растет, цветет, зреет, ползает, лазает или летает.)