Виктор Пронин - Падай, ты убит!

— Судя по весу, с боевыми зарядами патроны, — зловеще проговорил Ошеверов.

К этому времени вокруг столпились гости, что-то говорили, восклицали, удивлялись, но в общем-то ничего существенного не сказали, и воспроизводить их бессвязные восклицания не будем. Главное — ружье видели все, его ощупали, подержали в руках, кое-кто попытался даже целиться в белок, в Шамана, но Ошеверов счел это безнравственным и свою находку отобрал.

— Да, кстати, — Илья взял Шихина под локоток и отвел в сад. — Там, на чердаке, как бы тебе сказать... Никто не живет? Человек? Или зверь какой, нет?

— А что?

— Понимаешь, когда я туда забрался, мне показалось... мелькнула тень мимо окна... Там слуховое окно и это... Тень... Вроде человек... Но когда я прошел до конца и все осмотрел — никого. Представляешь? Может, после вина показалось?

— Не исключено.

— Знаешь, даже как-то жутковато стало... Я потому и лег... Чтобы успокоиться. Думаю, подожду, может, оно опять покажется...

— Показалось?

— Ни фига! Ни шороха, ни звука, ни тени.

— Может, домовой? — предположил Шихин.

— Да ну тебя... Домовой!

— А что... Мне рассказывали, тут в некоторых домах остались. Живут, иногда к хозяевам на ужин спускаются, посидят, посидят, молча и уходят к себе.

— Куда к себе? — спросил Ошеверов подозрительно.

— Ну, у каждого домового — свое место... Кто на чердаке приживается, кто в кладовке, некоторым за печкой нравится... Вот мы печку разгромили, он теперь и мается, шастает по дому, место новое подбирает... Ты и столкнулся с ним. Чего не бывает на белом свете, Илья.

— Разыгрываешь?

— Ничуть. Когда мы приехали сюда, первым делом домового поприветствовали, к столу позвали, жить пригласили, за печку водки плеснули, чтоб не обижался... Вот он и остался.

— Ну, ты даешь! — не то восхитился, не то возмутился Ошеверов. И, подхватив ружье под мышку, направился на террасу. Смахнув остатки завтрака вместе с обесчещенной адуевской скатертью, он положил на стол ружье и углубился в его изучение. Вокруг ходили люди, останавливались, касались ствола, приклада, трогали курок, произносили слова, но Ошеверов их не слышал. Старое ружье с граненым стволом и с изъеденным мышами прикладом было ему интереснее. Переломив ствол, Ошеверов заглянул в этот круглый металлический ход в неизвестность, но ствол был забит пылью, сеном, паутиной, и увидеть, понять события, к которым ствол вел, оказалось невозможным.

И тогда Ошеверов, не раздумывая больше, направился к своей машине и через несколько минут вернулся с инструментальным ящиком, с пузырьком машинного масла, с паклей и куском толстой проволоки. После этого он забыл об окружающих. Отделил приклад от ствола, вывинтил все шурупы, которые можно было вывинтить, и принялся чистить, смазывать, продувать. Сделав из пакли плотный пыж, он прогнал его несколько раз через ствол, потом, пропитав пыж бензином, снова забил его в ствол и наконец уже чистым пыжом щедро смазал ствол маслом. Теперь спокойный и холодный блеск металла внутри ствола говорил о том, что ружье готово исполнить то, ради чего его изготовили.

— Прекрасное ружье! — сказал Ошеверов, увидев подошедшего Шихина.

— Чем?

— Ха! Чем прекрасны цветы, женщины, вино, друзья? Тем что они есть, тем, что они нам нравятся. Они прекрасны своей предназначенностью, самим своим присутствием на земле.

— И ружье тоже?

— Особенно ружье! Оно придает ценность всему остальному — женщинам, друзьям, вину и цветам. Оно очищает их, в ружейных бликах они смотрятся куда привлекательнее. Посмотри, какое оно большое, тяжелое, и в то же время в нем ничего лишнего, ни единого завитка, шурупика, выступа! Его формы не менее изысканны, чем у... чем у Селены! Посмотри на эти грани, нет, ты их потрогай, коснись этих изгибов, полюбуйся этим ласковым, послушным курком, изящным, как лепесток ромашки. Он такой невинный, так льнет к пальцу, у него такой нежный изгиб, он умоляет тебя — тронь легко, невесомо, так, чтобы ружье даже не почувствовало твоего прикосновения и не дрогнуло в руке, и ты поймешь, как он послушен и исполнителен! Прижми щеку к этому прикладу — и ты ощутишь исходящее от него тепло! Он предан тебе, готов породниться с тобой и навсегда стать твоим другом, защитником. А ствол! Строг и сдержан. Чист и огнедышащ! В нем суровая непреклонность, он не прощает оплошности, неуверенности, трусости. Если почувствует дрожь в твоих руках, будет презирать тебя, и никогда вам не стать друзьями. Да, он будет выплевывать все, что ему положено, но именно выплевывать, а не стрелять. И не требуй от него точности, самое большее, чего добьешься, — это снисходительного и вялого выполнения обязанностей. Но если он ощутит твою твердость, мужество, непреклонность... О, он полюбит тебя. Он сам исправит твою ошибку. Если дрогнет рука, поддержит ее, но ты этого даже не почувствуешь!