Валерий Примост - Штабная сука

— Есть, товарищ капитан, — козырнул Баринов. — Рота! Продолжить уборку помещения! Все, разойдись.

Рота разбрелась по расположению. К Шахову подошли Алик и Лафет.

— Ты зря это сделал, парень, — негромко, но с нажимом сказал Алик. — Теперь готовься: после отбоя поговорим.

— Жопу разминай, — мрачно посоветовал Лафет. Шахов испуганно молчал.

— Э, дневальный! — рявкнул Алик в сторону выхода. — Головой мне отвечаешь, чтобы Серун опять никуда из роты не слинял. Все понял?

Все началось после отбоя. Алик с Лафетом, хорошо обкуренные, затащили Шахова в туалет и начали бить. Без объяснений. И так все было понятно. Они били его долго и упорно, били руками, пока он не упал, били ногами, топтали, лупили швабрами, пока еще шевелился. Потом остановились передохнуть.

Шахов с пола отстраненно смотрел на них, уже мало понимая, что происходит и почти совершенно утратив связь с действительностью. Боль воспринималась им где-то на краю сознания, как у калеки, у которого ноет на перемену погоды давным-давно ампутированная нога.

Лафет приблизился к нему, присел над ним на корточки и что-то злобно говорил, но он ничего не слышал. Он лежал и холодно рассматривал Лафета. Он с интересом изучал черты его лица, линии уха, подбородка, фактуру кожи, изгибы губ. Только вот беда: у Лафета не было глаз. Во всяком случае, внимание на них сфокусировать было невозможно. Боже мой, думал Шахов, не спуская глаз с Лафета, а ведь эти губы кто-то с любовью целовал, эту шею кто-то обнимал, и кто-то шептал нежности в это ухо. Не подозревая, что этот человек… кто? ДЕМОН! Другого слова не нашлось. ДЕМОН. Они вокруг нас, мы живем рядом с ними, едим вместе с ними и не знаем, что они — это они. Нам даже в голову не приходит (о, эта человеческая поверхностность!), что чья-нибудь оболочка, неотличимая внешне по исполнению и качеству от любой другой, скрывает в себе механизм, не имеющий ничего общего с человеческим. Да, демоны тоже едят, выделяют и кровоточат, но это — одна только видимость, неумелая, достаточная лишь для того, чтобы ввести в заблуждение таких глупцов, как мы. Они вокруг нас, они живут по своим странным законам, они отравляют нам жизнь — ведь они демоны. И даже если иногда они и делают тебе добро, то только для того, чтобы проще было обмануть потом. Они окружили нас со всех сторон и видят нас, слепых, насквозь, и поэтому делают и будут делать с нами все, что захотят…

Шахов в ужасе дернулся, не спуская испуганного взгляда с этих двоих. А они очень обрадовались, что он очнулся, и снова принялись за дело. Шахова еще никто и никогда так не бил. Правду говорят, что если, обкурившись, на чем-то приколешься, все пойдет как по маслу. Эти двое прикололись на битье.

Изредка выныривая из забытья, он снова и снова чувствовал обжигающую боль и видел в неясном свете умывальника опускающиеся сверху сапоги и палки, а над ними — в невообразимой вышине и дали — звериные, безумные лица, которые множились и множились и наконец заполнили всю вселенную. Они роились и кружились вокруг и везде, и скалились, и что-то орали тысячью диких голосов на миллионе языков и, наконец, слились в одну ужасную окровавленную клыкастую Пасть, изъязвленную червоточинами, измазанную трупным ядом, вонзавшую в его многострадальное тело и полумертвый мозг свои желтые клыки. И тогда Шахов узнал страх. Не ту повседневную боязнь, которая заставляет трястись заячьи поджилки духов, а сумасшедший, всеобъемлющий ужас перед непознаваемым, нематериальным ночным кошмаром, ужас, который гнездится где-то в темных глубинах подсознания и редко-редко выныривает на поверхность, а вынырнув, одним своим дуновением сокрушает слабый человеческий разум.

И, собрав остатки сил и истошно вопя, Шахов пополз; к выходу. Пол был скользким, руки и нош не находили на нем точек опоры, а ужасная Пасть, роняя кровь с клыков, гналась за ним. Вот она поглотила его нога, и на прикрытый курткой живот брызнула кровь, вот ее клыки вспороли плоть на ребрах, и она распахнулась во всю ширь, чтобы засосать свою жертву целиком, и внутри ее был Ад. Шахов, обезумев от ужаса, боли и крика, последним судорожным усилием вытолкнул свое тело в коридор. Тогда Пасть в ярости зарычала, и на голову Шахова со всей высвобожденной анашой силой опустился тяжелый табурет. Шахов вырубился мгновенно

Он очнулся от того, что блевал. Над ним висели сетка и матрас кровати, под ним был покрытый рвотой пол, а он находился посередине. Осознав это, он сделал резкое движение, чтобы встать, но волна боли снова захлестнула его с головой…