Дэвид Николс: Вопрос на десять баллов

Мне кажется, это прекрасная новость, что в следующем семестре ты сыграешь роль Хелен Келлер[103] Слепоглухонемая женщина, ставшая писательницей и преподавателем.. Представляю, что для тебя это будет настоящим вызовом. И все-таки не надо слова учить! Что там сказал Ноэль Коуард о том, что в этой роли главное – не натыкаться на мебель? Ха-ха! Извини!!! Не смешно. А если серьезно, то очень, очень рад за тебя. Ты будешь классной Хелен. Может, я приеду и посмотрю на тебя в этой роли, тем более что Гедду в твоем исполнении я пропустил. Будет так приятно увидеть тебя снова, после такого перерыва. Я должен тебе так много рассказать…

…И мне приходится остановиться на этом месте, потому что я слышу ее шаги на лестнице – вернулась с вечернего купания, поэтому я быстро засовываю конверт в книгу, падаю на кровать и делаю вид, что читаю «Сто лет одиночества».

В конце концов, мне больше всего совестно перед Джулианом, милым молодым ассистентом. Ведь для того, чтобы моя история звучала хоть сколько-нибудь правдоподобно, пришлось немного замешать в нее его.

В общих чертах мои объяснения были такими: пока я лежал на столе, я случайно сбил на пол папку, его папку, ту самую, которую он забыл в кабинете, когда принес меня сюда, и конверт раскрылся, и из него высыпались карточки. Естественно, как только я понял, что это за карточки, я тут же собрал их обратно в конверт, но при этом, очевидно, заметил, что было написано на одной из них, до того, как убрал ее из виду. Знаете, так получилось, подсознательно.

И к этому нормально отнеслись, решив, что надо стереть запись и отпустить всех домой. То есть они не стали устраивать гестапо, ничего подобного: никто не светил мне лампой в глаза, никто не обращался со мной грубо, потому что, как мне кажется, формально я не сделал ничего дурного.

Естественно, им пришлось дисквалифицировать всю команду, потому что, хотя я настаивал, что в это замешан только я, и все это была исключительно моя вина, и все такое, никто не захотел брать на себя такой риск. Вот и все. Так мы попрощались с «Вызовом». Все мы.

И я должен признаться, что мне было очень стыдно. Настолько, что я не смог поехать домой с остальной командой, потому что не был уверен, что они позволят мне сесть в одну машину с ними, и более чем не уверен, что меня ждал теплый прием в микроавтобусе болельщиков. Поэтому я вернулся домой вместе с мамой в фургоне дяди Деса, едва втиснувшись на переднее сиденье. Вы наверняка видели в новостях, как из полицейского участка выводят преступников, накрытых серыми одеялами? Так вот, со мной было нечто подобное. Пока мы выезжали с парковки, я видел, как мои товарищи по команде стояли у машины Алисы и Патрик что-то кричал и пинал колеса, Люси пыталась его успокоить, а Алиса просто стояла, облокотившись на машину, все в том же прекрасном черном платье, с медвежонком в руке, такая грустная и красивая. Я встретился с ней взглядом, когда мы проезжали мимо, и она, должно быть, сказала: «Посмотрите, вон он» – или что-то в этом роде, потому что они все обернулись, и я, не зная, что следует предпринять в такой ситуации и какое выражение придать своему лицу, только отчетливо произнес губами «извините» сквозь лобовое стекло.

Не уверен, что они увидели это.

Патрик начал что-то кричать (я не разобрал слов) и искать, чем бы швырнуть в меня, а Алиса только очень медленно покачала головой.

Но я заметил, что Люси помахала мне рукой, и это было очень мило с ее стороны.

Когда она крепко уснула – традиционный вечерний тихий час, – я выхожу на веранду, с которой открывается вид на море, сажусь за деревянный стол и продолжаю писать.

Извини. Меня прервали. На чем я остановился? Ах да. Наверное, я мог бы приехать и посмотреть, как ты сыграешь эту Хелен Келлер, хотя путь мне предстоит неблизкий. Я, видишь ли, переезжаю в Данди. Для меня там есть место начиная со следующего октября. Снова англ. лит., только там они говорят просто «литература», и я думаю, это решительно меняет дело. Так хорошо начать все сначала после всего, что было. Я с надеждой смотрю в будущее и надеюсь в этот раз больше внимания уделять занятиям…

Маме я рассказал ту же самую историю, что и организаторам «Вызова», и мне показалось, что она поверила мне, хотя она не очень-то много говорила в тот момент. Но рано утром следующего дня, когда мы наконец приехали в Саутенд и я пошел наверх, в свою старую спальню, мама сказала, что все это неважно и что она все равно гордится мной, и мне было приятно услышать от нее такие слова, пусть я и не был уверен, что она говорит правду.