Дэвид Николс - Вопрос на десять баллов

– А в остальном ты как?

– В остальном я чувствую себя отлично! – отвечает Спенсер, и мы оба смеемся, затем погружаемся в тишину.

– Ты думаешь, это у меня потрепанный вид! Ты бы видел дерево! – говорит он, не в первый раз, подозреваю, и мы снова смеемся, причем Спенсер одновременно хихикает и морщится от боли в ребрах и ключице.

Конечно же, он на таблетках. Он не уверен, каких именно, но ему определенно дают что-то посильнее аспирина, скорее всего, какой-нибудь опиат. Кажется, лекарство делает свое дело, потому что в уголках рта Спенсера застыла нехарактерная для него безрадостная улыбка. Ничего беспокоящего, не так, как у Джека Николсона в конце фильма «Полет над гнездом кукушки», а просто странное, не вполне уместное веселье. Речь Спенсера, обычно четкая и отрывистая, сейчас стала неясной и далекой, словно он прикрывает рот руками.

– И все же есть хорошая новость: рассмотрение моего дела о незаконном получении пособия по безработице отложили…

– Отлично!

– Ага, нет худа без добра. У тебя с собой нет сигарет?

– Спенсер, я же не курю.

– Блин, я умираю как хочу покурить и пивка дернуть…

– Это больница, Спенсер…

– Я знаю, но все равно…

– Как здесь кормят? – интересуюсь я.

– Ничего особенного и дают мало.

– А медсестры?

– Ничего особенного и дают мало.

Я улыбаюсь и произвожу шум, характерный для улыбки, потому что сейчас я вне зоны видимости Спенсера, а он, похоже, не особо может крутить головой.

– А как со всем этим?.. – Я показываю на загипсованные ноги, перебинтованные руки. – Не будет никаких, знаешь ли, юридических… последствий?

– Еще не знаю, наверное.

– Черт побери, Спенсер…

– Брайан, ты опять за свое?..

– …ведь ты наверняка знал, что…

– Ты что, проделал такой далекий путь только для того, чтобы сказать мне это, а, Брай?

– Нет, конечно же нет, но согласись, что…

– Ага, я знаю: не кури, не дерись, не подделывай документы на получение пособия, не садись за руль пьяным, пристегивай ремни, трудись в поте лица, ходи в вечернюю школу, получи корочки, ищи работу – ты, блин, иногда кажешься ходячим рупором правительственной пропаганды, Брайан…

– Извини, я…

– Не все всегда поступают благоразумно, Брайан…

– …нет, я знаю…

– …не все могут быть такими, как ты…

– Слушай, я не всегда поступаю благоразумно!..

– Ты же понял, о чем я, правда?

Спенсер не выкрикивает ни одну из этих фраз, потому что не может кричать, он просто шепчет их сквозь зубы, а потом снова замолкает. Знаю, мне нужно что-то сказать, только я не могу найти нужных слов, но я уже открываю рот, чтобы заговорить, когда Спенсер нарушает тишину:

– Дай попить немного, а?

Я протягиваю ему пластиковую кружку с водой и помогаю приподняться и сесть в кровати. Я чувствую его дыхание – горячее и металлическое.

– Ладно, проехали… – вздыхает он, откидываясь на подушку. – Как там у тебя с Алисой?

– Все классно. Недавно я остался у нее на ночь, так что…

– Правда? Не шутишь? – с искренней улыбкой говорит Спенсер, поворачивая голову, чтобы посмотреть на меня. – Значит, ты вовсю встречаешься с ней?

– Ну, у нас все идет потихоньку, – говорю я немного робко. – На самом деле очень, очень медленно, но в общем все нормально.

– Ах, Брайан Джексон, ах ты, темная лошадка…

– Ладно-ладно, увидим еще. – Я чувствую, что сейчас самое время для настоящего, взрослого поступка, поэтому, сделав глубокий вдох, говорю: – Алиса сказала мне, что ты замолвил словечко за меня. На вечеринке.

– Так и сказала? – переспрашивает Спенсер, не глядя на меня.

– Я вел себя как засранец, правда?

– Нет, неправда.

– Правда, Спенсер, я был полным засранцем…

– Брай, ты нормально себя вел…

– Поверь мне, я не хочу быть засранцем, просто это иногда получается само собой…

– Давай просто забудем об этом, ладно?

– Нет, но все же…

– Ну хорошо, если тебя это осчастливит, Брай, то да, ты вел себя как последний засранец. Теперь мы можем забыть об этом?

– Но что ты думаешь?

– О чем?

– …Ну вообще обе всем этом?

– Ты хочешь сказать, в общем? Не знаю. Честно говоря, я просто сильно устал. Брай, я устал и немного испуган. – Он говорит это очень тихо, и мне приходится наклоняться к нему, чтобы расслышать его слова, и я замечаю, что глаза у него покраснели и стали влажными.

Спенсер чувствует, что я смотрю на него, и закрывает лицо обеими ладонями, сильно нажимая на глаза кончиками пальцев, дыша медленно и глубоко, и я снова чувствую себя двенадцатилетним, грустным, сбитым с толку; я понятия не имею, что делать, – предпринять какой-нибудь акт доброй воли, наверное, но какой? Может, положить ему руку на плечо? Но мне так неловко вставать со стула, вдруг это увидят другие люди в палате, так что я остаюсь сидеть на месте.