Владимир Лорченков - Копи Царя Соломона. Сценарий романа

– Мама, мама и сестричка, – говорит он, и мы видим, как проступило в его лице детское.

– Они в раю, – говорит ребе.

– А ты… – говорит он.

– Я… я… – говорит Соломон.

– Постой-ка, но разве у нас, евреев, есть рай и ад? – спрашивает он, недоуменно хмурясь…

– Если бы ты ходил на курсы кружка энтузиастов по изучению Торы, который занимается каждую среду и пятницу во Дворце Профсоюзов на Нижней Рышкановке под видом общества филателистов, то знал бы, что да, – мягко говорит ребе..

– Жалко, – говорит Соломон.

– Сестричку бы я повидал, – говорит он.

– Не все потеряно, – говорит ребе многозначительно.

– Сделай благое дело, и Иегова примет тебя к чистым, – говорит он.

– Но что я могу сделать, я же покойник, – говорит Соломон горько.

– Сокровища… – говорит ребе.

– Но разве Иегова не знает и так, где они? – говорит умирающий недоуменно.

– Иегова все знает, – говорит ребе.

– Но ведь у Иеговы нет рук… – говорит ребе.

– Мы его руки… – говорит он многозначительно.

Общий план. Палата, умирающий что-то шепчет, ребе, склонившись над братом, чертит схему на листке бумаги. Траурная музыка. Палата больницы, врач пересчитывает деньги, стук, врач открывает палату – та была закрыта на ключ, – ребе выходит, снимает накладные крылья, комкает их, выбрасывает в мусорный бак. Снова музыка. Процессия – очень похожая на колонну евреев, которых вели на расстрел, – входит в ворота кладбища. Комки земли падают на поверхность гроба и живописно разлетаются.

Один из комков кружится на фоне неба, потом пропадает – и мы видим лишь небо. Камера отъезжает, получается – мы смотрели из квартиры, где собрались старичок, его девять учеников и Люся.

– Вот так мой святой брат Соломон, проживший праведником и не прикоснувшийся к женщине и вину ни разу в жизни… – говорит старичок.

– И завещал мне свои богатства на благоугодное дело… – говорит он.

Выкладывает на стол клочок бумаги со схемой. Она белеет на столе, как Грааль, если бы кровь Христова была белой.

– Ребе, а почему вы сами… – говорит кто-то.

– Потому что на это путешествие мне нужны деньги, ваши силы, и ваше желание приблизиться к Сиону, – говорит ребе.

– 16 миллионов рублей… – говорит он.

– В ОВИРЕ возьмут по 10 тысяч за одну семью, – говорит он.

– Сколько семей мы избавим от гнета филистимлян? – говорит он, улыбаясь.

Все, улыбаясь, переглядываются и кивают. Собрание становится похоже на общество анонимных алкоголиков или баптистов, которые после часовой проповеди таки выяснили, что Бог, оказывается, есть. Крупно показана люстра. Она дорогая, чешская, вполне возможно, что ребе перенес ее из дома брата. Молчание. Потом жужжание. На стол садится муха, потирает лапки. Все смотрят на нее. Один из собравшихся вдруг резко бьет ладонью по столу. Быстро вытирает руку о штаны.

– Восемнадцать миллионов, – говорит кто-то.

Камера очень медленно – чтобы возникло ощущение пересчета – показывает всех. Девять. Это буквально повисает в воздухе. Восемнадцать миллионов и девять человек. Вдруг громила-шахматист говорит:

– Это если ровным счетом…

– А с Люсей и ребе… – говорит он.

Снова молчание и крупным планом снова люстра. Она начинает потихоньку раскачиваться, а потом перестает.

В дверь заходит Люся с подносом, на котором стоят чайник и стаканы. Роняет все. Затемнение.

Пустая квартира. На поле лежат ребе и Люся, у обоих перерезано горло от уха до уха.

В дверях стоит сумасшедшая старуха, которая демонстративно вымазана кровью, в руках у нее окровавленный нож, причем она этого явно не понимает.

Старуха говорит:

– Борюсик…

Кот подходит к мертвому ребе и метит прямо ему на лицо.

Возврат из ретроспективы – аэропорт

Натали выходит после паспортного контроля в небольшой зал кишиневского аэропорта. У входа толпится куча людей, которые радостно бросаются к прибывшим. Прибывшие одеты в шубы, меховые шапки, в руках держат огромные пакеты с подарками; те, кто встречают, держат в руках букеты, которые завернуты в целлофан. Вежливо улыбаясь, Натали лавирует между ними – у нее всего один чемоданчик на колесиках, – и идет к выходу. Общий план – кучка людей, напоминающих типичных гопников. Пятеро сидят на корточках, трое стоят, очень вальяжные позы, на всех спортивные костюмы, блестящие туфли, дубленки, золотые перстни, толстые цепи на шеях. Лица угрюмо-презрительные. На всех, кто в зале ожидания, глядят с насмешкой.

Это таксисты кишиневского аэропорта.