Владимир Лорченков - Копи Царя Соломона. Сценарий романа

–… а вот Костера, Шекспира или Толстого не достану никогда, слишком велик разрыв, – говорит он и начинает плакать.

– Мужчина, прекратите!!! – не выдерживает кто-то из женщин на борту.

– А еще интеллигент! – говорит кто-то.

– Ну так и времена были другие… мля… времена титанов, – говорит обессиленно писатель, и, видимо, утешившись этим, перестает плакать.

Тишина. Лица пассажиров постепенно смягчаются. Некоторое время показан общий план салона. Лампы, кресла, пассажиры, гул… Потом сначала очень тихо, а затем все громче, в шумовой фон врываются нотки чего-то… чего-то нездешнего. Это тихий, слабый плеск воды… Он громче, громче, еще громче. Наконец, мы ясно различаем журчание. Звонкое, мощное. Те, у кого нет наушников, сначала обеспокоенно переглядываются… потом уже тревожно вертят головами, чуть ли не вскакивают. На ковровом покрытии появляется стремительный поток.

– Да это же… – говорит кто-то.

– Да, господа-с, это я-с, – кричит мужчина в костюме, который явно раскрепостился.

– Я-с, я-с, – кричит он.

– Аа-хахахаха! – заразительно громко хохочет он.

Пытается вскочить, ничего не получается, – ремень, да, все еще ремень, – тогда он как-то выворачивается, боком, на полусогнутых ногах… и умудряется оросить пару рядов перед собой. Крики, визг, камера показывает потолок салона, потом – огромное разъяренное лицо пилота. Стремительно опускается его кулак.

Темнота.

***

Камера отъезжает

Мы видим полицейского в черной форме с золотыми лампасами, – обычная форма молдавского МВД, – который пишет что-то. Обычный мусор, каких много в мире: он мог бы заполнять свои бумажки в участке где-нибудь в Нью-Йорке, Бомбее, или Йохансбурге… Получилось так, что сегодня это Кишинев. Мусор откидывается на спинку стула и делает гимнастику для глаз. Выглядит это так, будто он кот, который хочет погадить, да не может. Может быть, у него запор, а, может, кто-то зашел в туалет? Мы думаем об этом, глядя, как вытаращенные глаза – крупный план, – вращаются. Сначала медленно, потом быстро, еще быстрее… зритель должен почувствовать головокружение.

– Значит, американка… – в диссонанс с безумным лицом очень спокойным голосом произносит мусор.

– Да, и я прошу вызвать сюда американского консула, – говорит Натали.

Мы видим, что одежда девушки стала намного грязнее, чем по прилету. На брюках появилось пятно, рукав блузы слегка порван. На лице у нее легкая ссадина – на левой щеке – то ли след падения, то ли удара. Она сидит очень прямо, губы поджаты. Мусор смеется.

– Консула, адвоката и право на последний звонок, – говорит он задумчиво.

Это молодой человек, ему не больше 25—30 лет.

– Командир, отпусти девчонку, – слышен еще чей-то голос.

Камера берет общий план кабинета. В углу, на кушетке – как в медицинских кабинетах – сидит наш писатель. Он очень похож на киногероя Данилу Багрова из кинофильма «Брат-2» – в сцена после драки с неграми – и, как человек, видевший этот фильм, ведет себя, как Данила Багров. Скуп на слова, голова наклонена, взгляд суров и непреклонен. Если бы не порванные на левом колене брюки, он выглядел бы соответственно роли. На нем нет наручников.

– Командир в армии, – беззлобно отзывается мусор.

– Начальник… – говорит с издевкой писатель.

Мусор потягивается. Говорит, закрыв глаза:

– Эх, мля, знали бы вы, сколько мля ребят молодых сейчас из органов уходят… – говорит он.

– На прошлой неделе трое мля уволились из комиссариата, – говорит он.

– Ладно бы в деньгах дело было, – говорит он.

– Работы больше стало! – говорит он.

– Народ озверел мля, мочат друг друга, идиоты, – говорит он.

– Раньше жмурик был ЧП городского масштаба, а сегодня пациентов по 60 штук в штабеле в сутки пакуем блядь, – говорит он.

– На фиг, – говорит он, подумав.

– Небось, не понимаешь, что я говорю, иностранка хренова? – говорит он.

– Отлично понимаю, – говорит Натали.

У нее легкий – почти незаметный – акцент, но она прекрасно говорит по-русски.

Короткая ретроспектива (черно-белая). Все взято снизу вверх, чтобы было понятно, что мы видим ретроспективу детства Натальи – как говорится, когда деревья были большими. Отец Натали, на пикнике – традиционный американский пикник, человек 40, все веселятся, Широко Улыбаются, – заглядывается на край полянки, где его жена чересчур близко наклонилась к какому-то мужчине, и роняет на ногу жаровню. Крупно – грудь жены в вырезе – глаза чувака, который эту грудь, конечно, видит, – лицо отца Натальи, его рот.