Ярослав Питерский - Падшие в небеса

— Так ты мне не сказал. Почему ты приходил ко мне тогда в тридцать седьмом? Почему? И почему ты пришел сейчас? Ты опять пришел мне помочь? Но чем ты можешь мне помочь? Ведь я все равно умру! Люди смертны. Пусть я умру не сейчас, но мне девятый десяток. Я умру через пару лет. И на это никто не может повлиять! Даже Бог! Ведь он не сделает меня бессмертным?

— Нет, конечно. Да это и не надо Богу. Человек и так бессмертен, правда, не его физическое тело, а душа. А твое тело это прах. Лишь короткая остановка души на длинном пути. Но есть другие моменты. Жизнь человека на земле должна длиться столько, сколько этого хочет Бог! Ни раньше, ни меньше. И поэтому некоторым нужна помощь.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Клюфт.

— Я просто хочу, что бы у тебя все было хорошо. Так как это угодно Богу.

— А что у меня может быть хорошего? Впереди только смерть.

— Ты эгоист. Ты вновь думаешь о себе! — ухмыльнулся богослов.

— Стоп, ты на что намекаешь? — испугался Павел Сергеевич.

— Успокойся, успокойся тебе нельзя волноваться, у тебя слабое сердце. Инфаркт в восемьдесят с лишним это не шутки.

— Да плевать я хотел, на инфаркт! Ты мне скажи, на что намекнул? Ты намекаешь на моего внука? На него? Ему что грозит опасность? Ты как тогда в тридцать седьмом пришел меня предупредить? Что я могу сделать? Что? Какая опасность? А? богослов? Ответь мне! Прошу! Ради Господа прошу! Не надо беды ему! Пусть Бог накажет меня!

— Бог не наказывает невиновных! Ты это знаешь! Просто иногда человек сам может помочь другому человеку! Вот и все! Бог призывает именно к этому! К помощи и состраданию! К покаянию и прощению! Ты можешь сострадать или прощать? А? Посмотри на себя! В тебе самом и есть ответ!

— Нет, нет богослов, я не об этом! Я не о себе! Я о единственном мне дорогом человеке! О внуке! О нем! — взмолился Клюфт.

— Я же тебе и говорю. В моих словах ты и найдешь ответ! И еще, что бы ты все-таки верил в чудо, могу дать подсказку!

— Какую подсказку?

— Вспомни те слова, за которые ты принял муки! Вспомни и найди-то, откуда они исходили! Клюфт рванулся. Датчики, что были прикреплены у него к груди, отскочили. Медицинский аппарат, что стоял рядом кроватью надрывно запищал. Павел Сергеевич приподнялся и присел. И вновь, опять все повторилось. Пустая комната. Никого. В это время дверь раскрылась и в палату забежала медсестра. Она испуганно бросилась к Клюфту:

— Больной! Больной! Вы лежать должны. Что такое? Пришел в себя это не значит, что нужно вскакивать с постели. Успокойтесь! Все хорошо! — девушка с заботой уложила Павла Сергеевича обратно на подушку. Она аккуратно сняла датчики с груди Клюфта и ласково сказала:

— Ну вот! Вот и все, они нам пока не нужны. Доктор сказал, как проснетесь отключить аппарат. Вы хорошо себя чувствуете? Ничего не тревожит? Грудь не давит? — заботливо спросила медсестра.

— Нет-нет, все хорошо, Клюфт закрыл глаза. Он немного успокоился. Дыхание стало ровным. Павел Сергеевич, тихо спросил:

— Вас как зовут-то?

— Анна! — смущаясь, ответила девушка.

— Доброе у вас лицо Аннушка, сразу видно вы человек сердечный. Хороший. Даже вы когда мне колите в вену, мне не больно. Так раз и все! Мягкая у вас рука, — Клюфт попытался улыбнуться и посмотрел на девушку. Она отодвинула подставку с капельницами в угол. Поправив, выбившиеся из под белого колпака волосы, присела на стул возле кровати. Погладив Клюфта по руке, нащупала пульс и тихо сказала:

— Да полно вам. Лежите спокойно. Павел Афанасьевич. Вам нельзя волноваться. А вы вон что делает, заигрываете со мной.

— Я заигрываю?! Деточка, да мне за восемьдесят давно! Какие тут флирты?! Хотя бы годков двадцать сбросить, я бы, эх!

— Павел Афанасьевич, лежите спокойно. Еще раз говорю. Вам покой нужен. Инфаркт дело серьезное, тем боле в таком возрасте.

— Нет, Аннушка. Уже покой, как говорится, нам будет только сниться. До покоя то осталось совсем немного. Раз и там. Я стою на краю жизни. А вы еще в ее начале. И мне лучше все знать. Проверьте деточка! Лучше. Вам не понять моих мыслей, а вот я могу. Потому как я был молод и полон сил. И любил и ненавидел.

Все было. И теперь вы знаете, я словно в музее своей жизни! Словно хожу по этому зданию из комнаты в комнату, из зала в зал! А каждый зал, как кусочек моей жизни! И декорации к ней — воспоминания. А люди, которых я знал, словно манекены. Стоят такие вот немые, вроде живые, ничего не говорят. И иногда так больно, так сердце защемит, что они только вот, манекены, воспоминание! И хочется, что бы они заговорили, а поздно! Девушка улыбнулась, встав со стула, кивнула головой и ласково сказала: