Чак Паланик - Колыбельная

Он спасен, но я — нет.

Серый дым обволакивает меня, гриль шипит и шкварчит. Я поднимаю с пола карточку Нэша и подношу ее к пламени свечи на столе. Дым — к дыму. Я просто смотрю, как она горит.

Включается сирена, пожарная сигнализация. Сирена такая громкая, что я не слышу собственных мыслей. Как будто они вообще есть — мысли. Как будто я могу думать. Вой сирены распирает меня изнутри. Большой Брат. Он занимает мой разум, как армия — павший город. Пока я сижу — жду полицию, которая меня спасет. Вернет меня к Богу и воссоединит с человечеством. Вой сирены заглушает все. И я этому рад.

Уже после того как полицейские зачитали мне мои права. После того как на меня надели наручники и привезли в участок. После того как в бар вошел первый патрульный, увидел тела и сказал: “Господи Иисусе”. После того как полицейские врачи сняли мертвого повара с гриля, увидели его сожженное лицо и проблевались прямо себе в ладони. После того как мне разрешили сделать один звонок, и я позвонил Элен и сказал, что мне очень жаль, но вот оно и случилось. Я арестован. И Элен сказала:

— Не волнуйся. Я тебя вытащу.

После того как у меня взяли отпечатки пальцев и сфотографировали меня анфас и в профиль. После того как у меня отобрали бумажник, ключи и часы. Мою одежду, мою спортивную куртку и синий галстук сложили в пластиковый пакет, надписанный не именем, а моим новым криминальным номером. После того как меня — голого — провели по холодному коридору из шлакобетонных блоков в холодную бетонную комнату. После того как меня оставили наедине с деловитым пожилым офицером — дородным и крепким, с руками размером с бейсбольные рукавицы. В комнате, где только стол, мешок с моей одеждой и большая банка с вазелином.

После того как меня оставили наедине с этим седым старым буйволом, он надевает хирургическую перчатку и говорит:

— Пожалуйста, повернитесь лицом к стене, наклонитесь вперед и раздвиньте руками ягодицы.

Я говорю: что?!

И этот хмурый гигант опускает два пальца в перчатке в банку с вазелином и говорит:

— Обыск на теле. — Он говорит: — Пожалуйста, повернитесь.

И я считаю — раз, я считаю — два, я считаю — три...

И поворачиваюсь к стене. И наклоняюсь вперед. Хватаюсь руками за ягодицы и раздвигаю их.

И считаю — четыре, считаю — пять, считаю — шесть...

Я со своей неудачной убогой этикой. Как и Вальтруда Вагнер, как Джеффри Дамер и Тед Банди, я — серийный убийца, и так начинается мое наказание. Доказательство свободы воли. Моя дорога к спасению.

Голос у копа прокуренный, хриплый. Он говорит:

— Стандартная процедура для всех задержанных, считающихся опасными.

Я считаю — семь, я считаю — восемь, считаю — девять...

И коп говорит:

— Будет не больно, но неприятно. Так что расслабьтесь.

Я считаю — десять, считаю — одиннадцать, считаю... И черт.

Черт!

— Расслабьтесь, — говорит коп.

Черт. Черт. Черт. Черт. Черт. Черт!

Больно. Больнее, чем когда Мона ковырялась у меня в ноге раскаленным пинцетом. Больнее, чем медицинский спирт, смывающий с ноги кровь. Я впиваюсь ногтями себе в ягодицы и сжимаю зубы, по ногам течет пот.

Пот стекает со лба и капает на пол с кончика носа. У меня перехватывает дыхание. Капли пота падают на пол у меня между ног. Ноги расставлены широко.

Что-то твердое и огромное вонзается еще глубже в меня, и коп говорит своим жутким голосом:

— Давай, приятель, расслабься.

Я считаю — двенадцать, считаю — тринадцать...

Шевеление у меня внутри прекращается. То самое твердое и огромное медленно вынимается, почти до конца. Но потом снова вонзается глубоко-глубоко. Медленно, как часовая стрелка на циферблате, а потом все быстрее. Смазанные вазелином пальцы входят в меня, почти вынимаются, снова входят.

И прямо мне в ухо коп говорит своим хриплым голосом:

— Эй, приятель... может, того... по-быстрому?

Спазм сотрясает все тело.

А коп говорит:

— Ух ты, как мы все сжались-то.

Я говорю: офицер. Пожалуйста. Вы не понимаете. Я могу вас убить. Пожалуйста, не надо.

А коп говорит:

— Дай мне вытащить пальцы, и я сниму с тебя наручники. Это я, Элен.

Элен?

— Элен Гувер Бойль? Не забыл еще? — говорит коп. — Позавчера ночью ты мне почти так же вставлял внутри люстры.

Элен?

Это самое твердое и огромное по-прежнему копошится у меня внутри.

И коп говорит:

— Называется “заклинание временного захвата”. Я его только что перевела, буквально пару часов назад. Сам офицер тоже здесь, но глубоко в подсознании. А телом управляю я.