Доминик Дьен - Голубой дом

— Спасибо. В котором часу?

— Когда угодно. В реанимации нет обеденных перерывов!

— Вы можете сказать мне что-нибудь еще?

— Пока нет. В любом случае, у нас есть ваш телефон. Если появятся даже небольшие осложнения, мы вам позвоним. Я буду дежурить этой ночью. Вы — мадам…

— Хоффман. Два «ф», одно «н». Я не помню, оставляла ли номер мобильного. На всякий случай продиктую еще раз.

— Приезжайте завтра утром. Я не обещаю наверняка, что вам разрешат увидеть отца, но я с вами обязательно увижусь. До завтра. И выше голову!

Что может быть печальнее вечера понедельника, в одиночестве, в Париже, в конце августа? Этот вечер… Девять часов. Ребекка ушла в кино. Мари сегодня ночует у Симона и Ольги. Окна квартиры, выходящие на бульвар Распай, открыты настежь. Летний зной настолько тяжел, что уже опустевшие улицы по-прежнему во власти запахов выхлопных газов и метро. Эти запахи напоминают Майе Нью-Йорк. Она лежит, вытянувшись на кровати. Грохот мотоцикла, доносящийся снаружи, звучит как череда взрывов. Майе ужасно хочется снова оказаться в Ашбери. У нее такое чувство, что она в Париже проездом.

Скрежет ключа в замке входной двери заставляет ее очнуться. В комнату входит Пьер и закрывает за собой дверь.

— Не могу спать в одиночестве, — говорит он, садясь на край кровати.

— Пьер, не надо осложнять ситуацию. Мы же постоянно говорили о том, что разойдемся. Теперь, когда это произошло…

— С тех пор как мы занимались любовью в ту субботу, я думаю о том, что…

— О чем?

— Почему бы нам не попытаться начать все сначала?

— Разбитую посуду не склеивают.

— Почему бы нет? Просто нужно настроиться на положительный результат.

— Результат все равно будет дерьмовый, вот почему! Осколки надо выбросить, вот и все.

— Ты готова просто так выбросить двадцать лет нашей жизни?

— Это ведь было наше общее решение, не так ли? К тому же дети теперь уже достаточно взрослые.

— При чем здесь дети? Я говорю о нас.

— Что это ты делаешь?

— Собираюсь лечь, как видишь.

— Пьер, убирайся! У меня и без того достаточно забот…

— Например?

Майе совершенно не хотелось рассказывать Пьеру историю с Архангелом. Она взяла сигарету из пачки на ночном столике и закурила.

— С каких пор ты куришь?

— С тех пор как начала!

— Ты мне изменяла?

— Пьер, о чем ты говоришь!

Голос Майи звучал устало. Больше всего ей хотелось бы, чтобы он ушел.

— Я спросил, изменяла ли ты мне, когда уезжала в отпуск?

— Пьер, моя жизнь теперь тебя не касается…

— Я хочу заняться с тобой любовью… Хочу тебя трахнуть, черт возьми!

— Найди себе другую.

— Уже нашел. Но я хочу трахнуть тебя, а не другую!

— Уже нашел? — Майе показалось, что она ослышалась.

— Это все в прошлом…

— Скотина! — воскликнула Майя, глубоко уязвленная. — Ты спал с другой? — Она отказывалась этому верить.

— Это все неважно, Майя…

— Как неважно? Но когда?.. — Ее голос прервался.

— Ты что, и в самом деле думала, что я прожил три года, не трахаясь?

Пьер произнес это не агрессивно, скорее, разочарованно.

Майя заплакала от гнева и стыда.

— Чертов мудак! И все это время я ничего не замечала!.. Сволочь! Кусок дерьма! Старый хрен! Засранец!

Майя уже вопила во весь голос. Она сжала кулаки и изо всех сил толкнула Пьера. Но он лишь засмеялся. Майе показалось, что она могла бы его убить. Итак, секс для нее был на самом деле эпицентром всей жизни. И она просто обманутая женщина, глупая, наивная… Интересно, кто из окружения об этом знал? Как ужасно в один прекрасный день выяснить, что ты — рогоносица!..

— Я тоже трахалась с другим! — закричала она. — И это было здорово! И мне нравился его член, а твой мне отвратителен! И я его люблю, по-настоящему люблю! Как никогда не любила тебя! Никогда, ты слышишь?

Вот так, теперь все сказано. Майя охрипла от крика. Горло болело. Их разговор, начавшийся в спокойно-безразличном тоне, превратился в бешеную ссору. Как и положено людям, которые расходятся. Не слишком изящно, зато искренне. Пьер ушел. Майя знала, что он больше не вернется. Ну что ж, она сбросила с плеч этот груз.

РЕАНИМАЦИОННОЕ отделение больницы Святого Иосифа выглядело вполне уютным. Стены были окрашены в пастельные тона. В широкие окна лился свет. Сквозь затянутую сеткой стеклянную дверь, за которую можно было попасть только в стерильной одежде, Майя наблюдала за ночными медсестрами, которые то появлялись в коридоре, то скрывались в палатах. Они были спокойными и улыбчивыми.