Всеволод Непогодин - Девять дней в мае

И вот Небеседин решил расспросить об этой затее своего приятеля скульптора Чечеленко, также недолюбливавшего либералов. Чечеленко и открыл тайну памятника Ойстраху. Отец заслуженного скульптора Украины Салмановского в свое время вылепил на заказ прижизненный памятник Никите Хрущеву. Старший Салмановский получил аванс, а когда закончил работу, то ценителя кукурузы сняли с должности генсека и памятник стал никому не нужен. Хрущев и Ойстрах были внешне похожи. Оба лысые, упитанные, щекастые, круглолицые. После смерти отца и Ойстраха младший Салмановский чуть видоизменил лицо Никите и присобачил ему скрипку. Памятник Ойстраху уже фактически был готов, а все собранные деньги хотели разворовать Херснимский сотоварищи. Небеседин бесцеремонно заявился в мастерскую к Салмановскому, сфотографировал Хрущева со скрипкой и выложил снимок в фэйсбуке со своими пояснениями. Разгорелся скандал, сбор средств тут же приостановили. Херснимского вызвали в прокуратуру и хотели возбудить дело по статье «Мошенничество», но он откупился и не сел на скамью подсудимых.

Начитавшись либеральных мерзостей Небеседин стал собираться на Куликово поле, где должен был состояться традиционный воскресный митинг. Всю весну в последний день недели в 14-00 у дома профсоюзов собирались русские патриоты. Они хотели быть услышанными официальным Киевом, но власть не обращала на их требования никакого внимания. Они выступали за бюджетную реформу, федерализацию и придание русскому языку статуса государственного в Украине. Хунта лишь арестовала вожака Куликова поля Антона Давыденко и не думала считаться с мнением русской Одессы. Спецслужбы получили полный список подписей под требованием реформ. Всех подписантов вызывали на допрос в здание областного управления службы безопасности Украины на Еврейской улице и проверяли на предмет причастности к диверсионным группам. На русских активистов спешно фабриковались дела об измене Родине, хотя их Родиной были Советский Союз и Россия, но никак не Украина. Вениамину не раз предлагали поставить свою подпись под требованием реформ, но он все время вежливо отказывался. Небеседин знал, что в Украине оставлять автограф можно лишь в ведомости на получение заработной платы.

Так как джинсы и футболка были запачканы кровью после субботнего инцидента, а гладить вещи Вениамину не хотелось, то он облачился в спортивный костюм одесской «Барселоны», подаренный ему Бондарем. Серое питерское небо было редкостью для майской Одессы, но четвертого числа оно пришлось кстати. Палящее солнце не сочеталось с траурным настроением горожан. Небеседин не стал брать зонтик и пошел на Куликово поле, несмотря на моросящий дождик.

У входа в дом профсоюзов толпились люди всех возрастов. Субботняя разгневанность сменилась воскресной печалью. К колонне здания был прислонен черный щит с надписью белыми буквами «Помним Хатынь» и крестом.

- Пустите нас внутрь, ироды окаянные! – женщина преклонного возраста обращалась к милиционерам, преграждавшим путь внутрь.

Всем было трудно привыкнуть, что уничтожен помост, с которого вещали политики. Вместо снесенного помоста ораторы становились на ступени у входа в дом профсоюзов и по очереди бурчали в барахлящий мегафон. Речи были нечленораздельные, разобрать что-либо было трудно.

- Поеду в село, возьму ружье и перестреляю всех бандеровцев к чертовой матери! – вслух произнес обросший щетиной мужик лет сорока, скорее всего нетрезвый.

Желающих попасть внутрь дома профсоюзов становилось все больше. Толпа напирала, но милиция удерживала позиции. К ментовскому начальнику подошли переговорщики из числа активистов русского движения. Беседа продолжалась недолго, и милиционер разрешил всем желающим пройти внутрь. Вениамин не решился ломиться вместе с толпой. Он был морально не готов бродить по столь страшному месту. Дождь усилился, Небеседин сделал глубокий вдох и зашел в дом профсоюзов через крайнюю дверь справа. Магазинчик с канцелярскими принадлежностями в вестибюле особо не пострадал. Аккуратные стопочки тетрадей лежали на стеллажах. Никто не мародерствовал.

В вестибюле было черным черно. Людям приходилось переступать через груды обугленных досок. Никто ничего не говорил. Все ужасались увиденному. Стояла гробовая тишина.

Вениамин поднялся по центральной лестнице на второй этаж. Перила оплавились. От оконных рам не осталось ничего. Ему приходилось переступать через груды черных обгоревших вещей, не поддававшихся идентификации. На втором этаже он увидел сидящую на корточках женщину с повязанным на голове платком. Она поставила в перевернутую солдатскую каску длинную тонкую свечку и молилась. В коридоре на втором этаже Небеседин увидел во многих кабинетах выбитые двери, за которыми были решетки. В пятницу спасавшиеся от пожара и фашистских карателей русские патриоты вынуждены были играть в страшную угадайку – выбиваешь дверь и надо, чтобы за ней не было решетки с замком. Вениамин завернул в один из кабинетов, чьи окна выходят прямо на площадь. У окна валялся деревянный щит с наклейкой «Одесской дружины». В кабинете был порядок. Лишь старый телефон с циферблатом упал на паркетный пол, давно не знавший циклёвки и лакировки.