Борис Штейн - Контрафакт

Стали приходить на абонементный ящик и телеграммы с нетерпеливыми вопросами: «Деньги перевели, когда же результат?»

Иногда Шалун прикрывал веки и представлял мысленно просторы родины, на которых были разбросаны участники шального мероприятия. Просторы представлялись необъятными. Становилось жутко. Пора было начинать действовать. Нужно было успокоить публику и налаживать производство. Ивану Шалуну требовался помощник. Он объявил об этом своим немногочисленным знакомым, и кто-то из них вспомнил о Леониде Петровиче.

Они встретились в скромном номере гостиницы ВДНХ, который снимал Шалун. Иван Моисеевич радушно принял гостя, помог снять плащ, усадил в кресло.

– Я скоро перееду, – объяснил он, – буду снимать квартиру возле метро Домодедово, а пока вот – в гостинице. Пиво? Пепси?

Леонид Петрович смущенно отказался.

– Меня зовут Шалун Иван Моисеевич. Можно просто Ваня.

Леонид Петрович тоже представился. Он взглянул на Шалуна снизу вверх, потому что Шалун не садился. Иван Моисеевич был из тех людей, которым не сидится на стуле. Избыток энергии заставляет их бежать или идти, а если бежать и идти некуда, то – хотя бы стоять, перебрасывая с ноги на ногу тяжесть тела. Высокий, худощавый, с красиво посаженной головой, он как магнитом притягивал к себе внимание собеседника. Русско-еврейское имя-отчество и по-азиатски узкие глаза говорили о коктейле, намешанном в его крови. Леонид Петрович знал, что такие люди часто бывают незаурядными. Шалун сразу предложил Леониду Петровичу триста тысяч в месяц без вычетов, за это Леонид Петрович должен был с восьми утра до восьми вечера сидеть на телефоне и отвечать на звонки подписчиков. Что тут скажешь? Зарплата была по тем временам отменной. К тому же Бюро пропаганды художественной литературы свернуло свою благородную деятельность. Приходилось искать заработок. А тут заработок сам плыл в руки. Работа, правда, лежала далеко от творчества, но капризничать не приходилось.

На другой день Шалун дал в газете объявление с номером телефона Леонида Петровича, и вскоре Леонид Петрович слился со своим телефонным аппаратом намертво. С восьми до восьми он был прикован к нему, как раб к галере. Однако, несмотря на время, указанное в газете, звонки не утихали и после двадцати часов. Тысячи настоящих и будущих подписчиков поселились в крохотной квартирке гостиничного типа. С Мариной Леонид Петрович общался только ночью. Когда она укладывала мальчика спать, он уходил со своим аппаратом в кухоньку или в туалет и давал, давал разъяснения на какой расчетный счет, какой абонементный ящик, когда появятся подписные талоны, а когда и первые тома. Неординарная зарплата требовала неординарных усилий.

Снимать деньги со счета и банально закупать бумагу Ивану Моисеевичу ужасно не хотелось. Он чувствовал дрожащим от восприимчивости нюхом, что где-то рядом притаилась халява. Нужно только нащупать ее и взять. Где-то совсем близко. Тем более что в воздухе, которым дышали начинающие коммерсанты, повисло слово «бартер».

В небольшой квартире на Домодедовской улице собрался штаб. Или, если отойти от военной терминологии, – производственный отдел. Разместились неудобно, на разложенном двуспальном диване, сидели рядком, не облокачиваясь: спинки не было. Рядом с Леонидом Петровичем сидела жена Шалуна Тамара, изумительной красоты женщина с тонкими чертами лица, темноволосая, с роскошной навечно загорелой кожей, которую она любезно демонстрировала окружающим, находясь в открытом до предела сарафане. Нет-нет, двусмысленные улыбки здесь неуместны, потому что сарафан, как сказано, был открыт только до предела. А сверх предела все было закрыто. Но и сарафан был красив: ярок и облегающ. Вместо банальных лямок красовались черные шнурочки – по два на каждом в меру полном плече, а вырез, как было уже замечено, открывал все позволительное, а ничего непозволительного не открывал. И только при повороте ладно сбитого тела намечался едва заметный намек на щелку, переходящую, как можно вообразить, в углубление, – и только. Одним словом, царица Тамара была, конечно же, украшением этой компании коммерчески озабоченных мужчин. Однако же и она не являлась небожительницей, отнюдь. Тамара вела всю канцелярскую часть предприятия и была просто-напросто бухгалтером миниатюрной фирмы с непонятным названием, а ее паспортные данные и образец подписи хранились в банке.

Рядом с Тамарой сидел ее племянник Антон, парень лет двадцати пяти, слегка подавленный миссией, которую на него возложили. Это был человек скорее полный, чем худой, слегка мешковатый, но в полусонных от роду глазах читалось желание влиться в новую жизнь и выйти на качественно иной материальный уровень. Ему была уготована роль командировочного: он должен был увязывать бартерные дела повсюду, где они завяжутся, по всей абсолютно стране.