Армандо Салинас - За годом год

— Холодно?

— Немножко.

— Куда пойдем?

— Куда хочешь. Погуляем. У меня в карманах хоть шаром покати.

— Пойдем в дешевенькое кафе, у меня есть два дуро от чаевых.

— Да брось ты это.

— На два дуро можно взять две чашки кофе, а тебе сигарет.

— Оставь, лучше погуляем.

— Ты стесняешься, что я куплю тебе сигареты?

— Не стесняюсь.

— Тогда почему?

Луис, словно самому себе, тихо ответил:

— Всю жизнь у меня не хватает этих поганых денег. Всегда я должен занимать их у друзей.

— И ты еще жалуешься? У тебя по крайней мере есть свой дом, ты учишься, ты сыт… Что же тогда остается говорить другим?

— А свобода? Если бы я не мечтал, что в один прекрасный день наконец обрету свободу, не стоило бы и жить!

Рот Антонии сурово сжался, лицо стало грустным. Она перестала улыбаться.

— А я не жажду свободы. Свобода сама по себе ничего не значит. Когда удовлетворены все запросы, когда ты материально обеспечен, вот тогда и наступает свобода!

— Человеку свобода необходима! Он должен думать, иметь возможность говорить, высказываться.

— Ты жалуешься? Но скажи, ты когда-нибудь ел картофельные очистки? Глотал изо дня в день гороховую муку? Ходил в благотворительные общества? Нет, не так ли? А я была сыта по горло всем этим, и мне хотелось только одного: забиться в угол и подохнуть! Я жила, как скотина. Знаешь ты, что это такое? Тебе восемнадцать лет, а ты с теткой в одной комнате. И вдобавок еще она вынюхивает, не съела ли ты чего у нее за спиной, словно это тяжкое преступление. И все потому, что она тоже голодает. И эта тетка роется в твоем грязном белье, проверяя, были ли у тебя месячные, и, если, не дай бог, задержка или еще что, она при всех поносит тебя самыми последними словами, обзывает сукой и выпытывает, чем ты там занимаешься со своим женихом. И… О, Луис! Это от голода пропадает менструация и…

— Замолчи!

— Возьми меня куда-нибудь. Уведи с собой. Я буду работать, чтобы ты смог учиться.

Луис стоял растерянный. Не обращая внимания на прохожих, он целовал девушку. Он не знал, что сказать, чем утешить, и только губами осушал ее слезы.

— Прости меня, Луис! Какая я дура. Не обращай па меня внимания. Дай мне твой платок.

Антония вытерла слезы, высморкалась и, улыбнувшись, сказала:

— Ладно, пошли в кафе.

Оставшись один, Луис стал мучительно думать, как помочь Антонии. При расставании она снова и снова повторяла все те же слова:

— Луис, возьми меня с собой!

Но не только грусть навеяли на Луиса ее слова, в груди его вспыхнуло новое чувство, которое он даже не мог сразу определить. Никогда еще нервы его не были так напряжены, никогда еще так не кипела в нем кровь, побуждая его к любви и ненависти.

Мольба о помощи, с какой обратилась к нему Антония, думал он, — это крик всей страдающей Испании, Испании тюрем и расстрелянных борцов, лишенных земли крестьян, голодных и безработных рабочих.

Луис спускался по улице Анча де Сан-Бернардо в сторону площади того же названия. Кругом стояла непроглядная темнота; власти ограничивали в городе пользование электроэнергией. Лишь в немногих окнах теплился едва приметный огонек свечи.

Луис шел, погруженный в свои думы, и не заметил длинной очереди, стоявшей вдоль стены, пока не натолкнулся на испитую женщину, бранившую сына.

Женщина со злобой обернулась к Луису:

— Где у вас глаза? Наскочит такой и…

— Простите, пожалуйста.

Это была очередь в отдел Общественной помощи. Она растянулась до ограды церкви Богоматери Скорбящей. Люди с нетерпением ожидали, когда начнут раздавать бесплатный ужин, поругивая девушек, которые явно не спешили. Девушки из общественной столовой разливали половниками варево по специальным судкам, сделанным в благотворительном заведении.

Пока одна из девушек раздавала еду, другая протыкала компостером обеденные карточки.

— Сегодня похлебка, — говорила женщина из очереди.

— А из чего? — спрашивала другая.

— Из картошки, гороха, риса и трески.

— Если хотите получить карточку, — наставляла соседку одна из женщин, — то первым делом пойдите к алькальду и достаньте у него справку о бедности. В отделе помощи не бог весть что дают, но одинокому человеку прокормиться можно. Мы вот с детишками съедаем апельсин и горячее, а хлеб продаем.

Женщины буквально сражались, чтобы отвоевать себе лишнюю порцию ужина. Они рассказывали девушкам из столовой печальные истории, стараясь их разжалобить и хоть таким способом получить добавку.