Армандо Салинас - За годом год

— Вопрос стоит таким образом. Если мы возьмемся за дело всерьез и решительно, хорошо все продумаем, обсудим со всеми, тогда мы можем многого добиться.

— А если случится, как с Фелипе? Его вышвырнули на улицу, и теперь он мается чернорабочим на стройках в Кастельяне. Прежде зарабатывал по тридцать песет вместе со сверхурочными, а теперь едва девять двадцать. Он ведь тоже распространял социалистические идеи.

Энрике внимательно посмотрел на Антонио. Тот опустил глаза и уставился на мостовую.

— А ты считаешь справедливым, что твоего заработка не хватает на пропитание ребятишкам? Ясное дело, не все требования удовлетворяются. Мы требовали страховку от несчастных случаев, и мы ее добились. Нам, правда, отказались выдавать спецодежду. Но зато со столовой у нас дело выгорело.

Все рабочие завода жаловались на тяжелые условия труда. В обеденный перерыв, расположившись у заводской стены, на солнышке, они разворачивали принесенную с собой еду и принимались обсуждать вопрос о заработках. Часто в этих дискуссиях задавали тон женщины.

— Мы вкалываем столько же, сколько и вы! А многие из нас делают мужскую работу. Нет такого права, чтобы нам платили меньше, — заявляли они.

Рабочие собирались маленькими группами, чтобы потолковать. Но почти никогда не могли договориться о методах борьбы за свои права.

— Никаких комиссий! — кричали некоторые.

— От комиссий одни только неприятности, всегда попадает тем, кто идет требовать. Тут же объявляют коммунистами.

— А стоит только попасться на заметку, пиши пропало. Мастер ни за что не заплатит сверхурочных. Вот и кукуй!

Они медленно поднимались вверх по улице Серрано, солнце пряталось за горбатой мостовой. Энрике шел рука об руку с Хоакином. Селестино, Антонио и Аугусто шагали сзади.

— Почему бы нам не провести вечерок вдвоем? Мне бы хотелось побеседовать с тобой наедине, — сказал Энрике Хоакину.

— Ты отличный парень, Энрике. Столовую и страховку мы получили только благодаря тебе.

— Напрасно ты так думаешь… Этого мы добились общими силами. Твоими, Аугусто, Селестино… словом, всего завода. В таких вопросах, как, впрочем, и в других, один в поле не воин, и мое мнение стоит столько же, сколько твое, Аугусто, — не больше. Все дело в том, кто выскажет его первым.

Аугусто и Антонио, шедшие позади, курили. Селестино молча слушал товарищей.

— Ты знаешь мое положение. У меня жена и четверо ребятишек. Если бы жена не работала, не знаю, чем бы мы кормили детей.

— Послушай, Антонио. Когда рабочий отделяется от своих товарищей, он как бы становится на сторону хозяина. Хочет он этого или не хочет, он льет воду на хозяйскую мельницу. Дело здесь, конечно, не в политике, просто каждый стремится заработать на хлеб и пропитание своим детям. Я понимаю твое положение, и не думай, будто я считаю, что ты не прав, но все же тебе надо быть с остальными рабочими.

Селестино шел по краю тротуара, помахивая судками. Берет он надвинул на самый лоб и напевал какую-то песенку.

— Ему засоряют мозги в Обществе набожных рабочих, — пошутил он, прерывая песенку.

— Я тебя не понимаю, Селестино, — лицо у Антонио стало серьезным, — не понимаю твоих шуточек. Как может человек терпеть все это, если у него нет надежды на бога? И ты тоже не веруешь, Аугусто?

— Нет, но это неважно. Для меня бог — это сами люди: если мы не сделаем ничего для себя, никто нам не поможет.

Они остановились у станции метро «Диего де Леон». Бульвар Ронда был устлан золотистым ковром. Опавшие листья акаций шелестели под ногами.

Из ближайшей лаборатории высыпала стайка девушек. Все в синих, туго перепоясанных халатах. Селестино подошел к одной лаборантке.

— Привет, дочка! — крикнул он.

— Привет, папаша, доброго тебе пути! — со смехом отвечали девушки, спускаясь в метро.

— Самый лучший путь — это к вам в постель. — Селестино, ухватившись за балюстраду, наклонился в шутливом поклоне.

— Ты прямо как петух! — крикнули девушки.

Ему надо было сделать пересадку на «Пуэрта дель Соль». Он стоял рядом с Энрике, но они едва могли говорить. В набитом битком вагоне среди шума и гвалта ничего нельзя было разобрать.

— Как сельди в бочке, — говорила какая-то женщина. — Нельзя ездить в таких условиях, возят, как скотину.

— Не забудешь, что я тебе говорил? — спросил Энрике у Хоакина.

— Я не помню о чем.

— Нам надо встретиться, чтобы потолковать о многом.

— Ладно, как только выберу свободный вечерок, мы обязательно встретимся.