Армандо Салинас - За годом год

Оба были родом из одного городка, недалеко от Сеговии.

— Он служил пономарем, но добровольно записался в Народный дом. А какой был красивый — все признавали, не только я. Играл на гитаре и пел хоту лучше любого парня. Его назначили милисиано по культуре, и он обучал грамоте прямо в окопах. Его очень любили. А сколько людей он научил читать и считать! — закончила свой рассказ Лопес.

Она сидела на краешке стула, прижимая к подолу обеими руками черную сумку, и изо всех сил пялила глаза; свет не горел, в столовой было темно. Матиас закурил.

— Одного моего приятеля пристрелили как раз в тех местах, недалеко от Сеговии.

— Там такое творилось. Да вы скажите, в каком доме в войну не потеряли мужчину? И из того, и из другого лагеря. В нашем городке сперва были красные, они расстреляли десять фашистов. А когда вступили националисты, они в отместку постреляли больше сотни людей: и мужчин и женщин. Несчастных выстроили на площади Каудильо и повели на кладбище. Там им велели рыть себе могилы, пока дон Дамасо, читая молитвы, отпускал им грехи. А других заставляли съесть суп из касторки. У бедняг, прости господи, все лилось по ногам. А женщинам обрезали волосы, только оставили по клоку, как хвост у мула, и привязали к ним банты из монархических флагов. Потом их уволокли в казармы, а на другой день заставили мести улицы по всему городу. И те и другие причинили немало зла.

Женщина замолчала. Мария ушла на кухню за карбидным фонарем.

Матиас стряхнул пепел с колен и сказал:

— Вот как у нас со светом, может, часа через три дадут, такое не впервой.

Мария вернулась в столовую. Пламя фонаря отразилось в очках новой квартирантки. При бледном свете лицо ее казалось еще длиннее и печальней.

— А какой хороший был мой Хулиан. Я, может, недалекая, мало разбираюсь в политике, да и не хочу в ней разбираться. Но одно вам скажу, сеньор: устройся все получше, все бы по-другому получилось, верно?

Она порылась в сумочке и достала кошелек с фотографиями.

— Вот этот, в середине, мой Хулиан, — сказала она.

Хулиан стоял в центре группы мужчин, по-видимому крестьян. На всех были комбинезоны цвета хаки, с засученными рукавами. Рядом возвышались сложенные пирамидой винтовки: штыки кверху, приклады на земле. Хулиан держал под мышкой книгу. На вид он был среднего роста, немного полный, с небольшой лысиной. Вдали, за группой милисиано, виднелись отроги горного кряжа.

— Вот как бывает, — вздохнула женщина, пряча фотографию. — У него началась гангрена, и ему отрезали обе ноги. Я видала его в госпитале отеля «Палас». Бедняжка еще сам не знал, что с ним сделали. Все жаловался, будто у него чешутся пальцы на ногах… А ног-то уже не было! Представляете? Я так разревелась, когда услышала… Вскорости он умер.

Матиас сочувственно развел руками.

— Гангрена паршивая штука. Я знаком с одним человеком, у которого нет обеих пог. Ездит на тележке и просит милостыню. Я думаю, чем так мучиться, лучше сто раз помереть.

Аида продолжала рассказывать о себе. Когда война кончилась, она вернулась домой, в свой городок. Хотя там и происходили жаркие бои, город остался нетронутым. Распри для всех заканчивались на кладбище.

— Мне стало жутко жить там. Из родственников у меня оставалась одна сестра. Она неплохо устроена, замужем за слугой алькальда, но у них куча ребятишек, и я для них была обузой. Месяца три я не осмеливалась показаться на улице. Меня прозвали «женой красного пономаря». Полицейский капрал все время приставал ко мне. Бог знает о чем только он меня не допрашивал.

Она по-прежнему сидела на краешке стула. Матиас со скучающим видом расправлял морщины на своих форменных брюках.

— Жила я у сестры до тех пор, пока меня, что называется, не попросили. Зять заявил, что ему, мол, очень жаль, но дольше оставаться у них мне нельзя, чем сумеет, мол, он мне поможет, и все, а то к нему уже и так из-за меня начали придираться, и ему важней его дети…

Аида тихим голосом продолжала свой рассказ. Она приехала в Мадрид и устроилась прислугой в доме богатых сеньоров.

— Они меня кормили и по воскресеньям давали немного денег. Жила я очень плохо, пока не познакомилась с доном Хосе.

Зажглось электричество. Свет карбидного фонаря сразу стал тусклым и жалким.

— А мы жили, как в пещерах, без света, почти совсем без воды… с пустыми кишками, так что нечем было, простите за выражение, сходить на двор, — заметил Матиас.

— А у нас до сих пор пользуются карбидными фонарями да факелами, — в свою очередь заметила новая жиличка.