Армандо Салинас - За годом год

У доньи Пруденсии было немного вещей. Деревянная кровать с матрацем и простынями. Одеяла, платья и старые туфли. Несколько пожелтевших фотографий в картонных овальных рамках, платяной шкаф без дверок, куда она вешала потертый халат, и трое пустых вешалок-плечиков. Ночной столик с флакончиками для лекарств. Тапочки. Чемодан. Спиртовка и три фаянсовые тарелки. Две кастрюли и сковородка. Один тазик и одно распятие на стене. Пакеты с гороховой мукой, с супом-концентратом. Бутылка оливкового масла, немного картофеля. В углу лоток, набитый конфетами, подсолнечными семечками и жевательной резинкой. Несколько коробок американских сигарет и три пачки испанского табака. Спички, папиросная бумага.

Племянники доньи Пруденсии не дружили друг с другом. Они явились с женами. Детей оставили дома. Эти племянники были единственной родней доньи Пруденсии. Но жадность объединила их куда более прочными узами, чем кровное родство. Даже в столь горестный час у них не нашлось ни капли любви к покойной тетке. Они алчно рассматривали жалкие тряпки, прикидывая, чем можно поживиться в комнате.

Одна из женщин открыла ящик ночного столика. Внутри оказалось несколько банкнот.

— Здесь деньги! — воскликнула она.

Все промолчали. Наконец старший, по имени Антонио, пробормотал:

— Бедная тетушка, она стала как птичка.

— И вовсе она не была плохая. Ну, были странности. А у кого их нет?

Это напоминало предварительные переговоры. Первые фразы были произнесены, и стало легче прийти к обоюдному соглашению.

Наконец племянник Мануэль решился:

— Антонио, что будем делать с тетушкиными вещами?

— Давай-ка без уверток. По-моему, лучше поделить их прямо сейчас. Ты знаешь, я живу далеко и приехать еще раз для меня трудно.

— Очень хорошо.

Антонио запер дверь спальни. Женщины открыли чемодан, полный старого тряпья. Запахло нафталином. Племянники вывалили тряпки на пол. В комнате было жарко, мужчины скинули пиджаки и сложили их на постель в ногах покойной.

Из кучи тряпья на полу стали выбирать отдельные вещи. Женщины щупали и пробовали ткань на прочность.

— А одеяла-то совсем неплохие.

— Да нет, самые обыкновенные.

— Вполне сгодятся. В прошлую зиму вон как холодно было.

— А у нас дома сыро-пресыро. Правда, Антонио?

— Хуже не бывает. Весь потолок отсырел.

— Я возьму голубое, — заявила одна из женщин, откладывая в сторону голубое одеяло.

— Голубое намного красивей. Если ты берешь себе голубое, я возьму два остальных.

— Ну нет, так-то и я согласна. Бери ты голубое. Розовое намного больше.

Платья у доньи Пруденсии были старые и просторные. Торговка сластями была женщина дородная, с огромной, свисающей на живот грудью. Ни одной из жен племянников они не подходили.

Жена Мануэля потихоньку хихикнула:

— Ну и платья! Наверно, в прошлом веке шили.

— Лучше продать все сразу на вес, — предложил Мануэль.

Спор разгорелся, когда дело дошло до баула — большого и глубокого, с еще крепкими парусиновыми боками, в широкую, немного выцветшую синюю полоску.

— Этот баул мне как нельзя кстати, — объявил Антонио.

— Посмотрим, кому он достанется.

Братья заговорили повышенным тоном. Стали припоминать друг другу старые, никогда не забываемые обиды, которые всплывали, как только между ними разгорался спор.

— Вот что я тебе скажу, Мануэль. Думаешь, ты очень умный! Не на того напал!

Братья вскочили на ноги и, вытянув шеи, как бойцовые петухи, приготовились пустить в ход кулаки.

— Да замолчите вы! Могут услышать! — прикрикнула на них жена Мануэля.

— Ладно, брат, — сказал Мануэль, — берите себе баул, а я возьму шкаф, чемодан и спиртовку. Идет?

Антонио прикинул на руке чемодан, посмотрел на шкаф. Баул ему нравился больше.

— Согласен.

В спор ввязалась жена Мануэля.

— Тазик и кастрюли тоже нам.

Началась скрупулезная дележка кухонной утвари Обсуждалась каждая вещь в отдельности. Распятие, сковорода и ночной столик достались Антонио и его жене. Стул и пакеты с концентратами получил Мануэль.

Когда дележка кончилась, братья уложили тетку на лишнее одеяло, не доставшееся ни одному из них. Потом все направились говорить с Матиасом.

— Мы увезем вещи сейчас, а то придут люди на похороны и не будет места в комнате.

— Делайте что хотите, — ответил Матиас.

Пока жены племянников оставались у одра покойной, сами племянники наняли две ручные тележки и увезли каждый свою часть.

За тряпки и старую обувь им дали оптом пятьдесят дуро. Вышло совсем неплохо, хотя носильные вещи стоили дороже, но слишком уж немодные платья оказались у доньи Пруденсии. Так заявил им старьевщик.