Джеффри Арчер - Лишь время покажет

— Свидетельством чему, — провозгласил епископ, широким жестом указав на огромную паству, — может служить множество собравшихся из всех слоев общества, кто пришел почтить его память и выразить свое уважение. И хотя этот человек не ведал тщеславия, он не мог скрыть определенной гордости за своего сына, Джека, чье самоотверженное мужество, отвага и готовность пожертвовать собственной жизнью во время Англо-бурской войны в Южной Африке спасли стольких его товарищей и принесли ему крест Виктории. — Он чуть помолчал, перевел взгляд на пятый ряд и добавил: — И как я рад, что вижу его сегодня среди собравшихся здесь людей.

Кое-кто принялся озираться в поисках человека, которого никогда прежде не видел. Смоленый низко опустил голову от смущения.

По окончании службы многие прихожане подходили, чтобы признаться капитану Тарранту, как они восхищались его отцом. То и дело звучали слова «преданность», «самоотверженность», «великодушие» и «любовь».

Джек испытывал одновременно гордость и стыд — стыд из-за того, что вычеркнул отца из собственной жизни ровно так же, как и всех остальных своих близких.

Уже уходя, он заметил и вроде бы узнал пожилого джентльмена, стоявшего у врат собора и явно дожидавшегося возможности поговорить. Тот шагнул навстречу и приподнял шляпу.

— Капитан Таррант? — осведомился он тоном, выдававшим привычку командовать.

Джек приветствовал его тем же жестом.

— Да, сэр?

— Меня зовут Эдвин Трент. Я имел честь являться поверенным вашего отца и, надеюсь, одним из его старейших и ближайших друзей.

Смоленый сердечно пожал ему руку.

— Я хорошо вас помню, сэр. Вы научили меня любви к Троллопу и некоторым тонкостям игры в кегли крученым мячом.

— Весьма польщен, — посмеиваясь, поблагодарил Трент. — Разрешите проводить вас до станции?

— Конечно, сэр.

— Как вам известно, — начал Трент, когда они направились к городу, — ваш отец служил постоянным каноником этого собора последние девять лет. Также вы знаете, что он не уделял внимания мирским благам и даже тем немногим, что имел, делился с людьми, кому повезло меньше, чем ему самому. Если бы его причислили к лику святых, он наверняка стал бы покровителем бродяг.

Смоленый Джек улыбнулся. Ему вспомнилось, как однажды утром он пошел в школу без завтрака, потому что в коридоре спали нищие, которые, по словам его матери, объели их так, что чуть по миру не пустили.

— А посему когда придет время прочесть его завещание, — продолжал Трент, — оно покажет, что он ушел из этого мира, как и пришел в него, ни с чем — помимо тысячи друзей, которых он сам назвал бы подлинным богатством. Перед смертью он поручил мне небольшое дело — на случай если вы придете на его похороны, — а именно передать вам последнее письмо.

Он достал из внутреннего кармана пальто конверт, протянул его Смоленому и снова приподнял шляпу.

— Я выполнил его просьбу, — добавил он, — и горжусь новой встречей с его сыном.

— Благодарю вас, сэр. Я только сожалею о том, что вынудил его прибегнуть к письму.

Смоленый, в свою очередь, приподнял шляпу, и они расстались.

Он решил, что не станет читать отцовское послание, пока не сядет в поезд и не отправится к себе в Бристоль. Когда паровоз тронулся, выдувая клубы серого дыма, Смоленый откинулся на спинку сиденья в купе третьего класса. Помнится, ребенком он спросил отца, почему тот всегда ездит третьим классом, и родитель ответил: потому что четвертого не существует. По иронии судьбы последние тридцать лет Джек прожил в вагоне первого класса.

Он неторопливо распечатал конверт и даже после того, как извлек письмо, некоторое время держал его сложенным, продолжая размышлять об отце. Ни один сын не мог бы пожелать лучшего наставника или друга. Оглядываясь на собственную жизнь, он видел, что все его действия, суждения и решения являлись лишь неумелым подражанием отцовским.

Когда он все же развернул письмо, его захлестнуло новым потоком воспоминаний, стоило ему увидеть четкие буквы, выписанные знакомым каллиграфическим почерком и черными как смоль чернилами. Он приступил к чтению.

Двор Уэльского собора

Уэльс, Сомерсет

26 августа 1936 года

Возлюбленный сын мой!

Если ты был настолько любезен, чтобы присутствовать на моих похоронах, то сейчас, должно быть, читаешь это письмо. Позволь мне для начала поблагодарить тебя за то, что пришел.

Смоленый Джек поднял голову и уставился в окно на мелькавшую мимо сельскую местность. Его снова терзала вина за то, что он столь опрометчиво и невнимательно обошелся с отцом, но теперь уже было поздно просить у того прощения. Его взгляд вернулся к письму.