Юрий Герт - Ночь предопределений

В сюжетном смысле сработано точно, — отметил Феликс. — Правда, слишком уж избитый прием… В литературе, не в жизни.

Сразу по приезде Пинетти привлек к себе внимание. На Невском проспекте он подошел к торговцу, продававшему с лотка пирожки. Купил пирожок, разломил и нашел внутри золотую монету. Продавец остолбенел и, когда Пинетти повторил тот же трюк с еще несколькими пирожками, отказался торговать дальше. Вокруг собралась толпа. Охваченный жадностью, продавец переломал все свои пирожки, не найдя в них ни одной монеты. Пинетти щедро вознаградил продавца…

Царь сам хотел видеть то, о чем ему рассказывали придворные, побывавшие на представлениях Пинетти за границей. Иллюзионист был вызван во дворец к семи часам вечера, а явился с опозданием на час. В ответ на высказанное недовольство Пинетти предложил посмотреть на часы — у всех присутствующих часы показывали ровно семь.

После выступления, во время которого Пинетти заявил, что может проходить сквозь запертые двери, ему было предложено явиться за гонораром на следующий день к царю. К назначенному часу все ворота царского дворца были заперты, и все ключи лежали на столе в кабинете Павла I.

В 11 часов 55 минут сквозь дворцовую решетку была просунута депеша начальника департамента полиции: «Пинетти не выходил из дома». А через пять минут он, уже входил в кабинет к царю.

— Вы опасный человек, — сказал ему царь.

— Только чтобы развлечь ваше величество.

— Не собираетесь ли вы покинуть Санкт-Петербург?

— Да, если только ваше величество не пожелает продлить мои выступления.

— Нет.

— В таком случае я уеду через неделю.

Пинетти предупредил царя накануне отъезда о том, что завтра в полдень он уедет одновременно через все пятнадцать городских застав. Слух об этом разнесся по городу, и в назначенное время повсюду столпились любопытные. В докладе, представленном царю, полиция сообщала, что паспорт Пинетти был зарегистрирован на всех пятнадцати заставах.

(А. А. Вадимов, М. А. Тривас. «От магов древности до иллюзионистов наших дней».)

Итак, раздались шаги, затем стук, и в двери, слегка приотворившейся, показалась голова бомбиста, то есть Сергея Гордиенко. Он скользнул взглядом голубых прищуренных глаз по столу с огрызками яблок в грязных тарелках, с гранеными стаканами в потеках портвейна, потом — по красным, как бы распаренным — впрочем, и в самом деле распаренным — лицам, и с несколько брезгливой четкостью выговорил:

— Тут к вам пришли… Я привел…

И Феликс увидел за отпрянувшим в сторону Сергеем круглое, лоснящееся от улыбки лицо Жаика, надежно укрывшее под этой невозмутимо-добродушной, во всю щеку, улыбкой несомненное удивление перед тем, что обнаружилось в номере. Но возник он не один: из-за его полноватой, коротконогой фигуры выглядывали еще двое, «питомцы Карцева», как про себя именовал их Феликс: юноша в очках, с чрезмерно серьезным лицом и черными, зачесанными к затылку волосами, и девушка с большими, наивно-удивленными глазами и курносым носиком, открывающим всему свету две удлиненные дырочки, оправленные изящным изгибом тонких ноздрей.

Получился невольный антракт, и пока Жаик, искавший Феликса, и «питомцы», искавшие Карцева, познакомились с теми, с кем еще не были знакомы, пока нашлись для каждого и место, и стакан или наспех сполоснутая чашечка, — прошло минут пять, после чего Гронский продолжал, начав прямо с оборванной фразы:

— Так вот, позвольте ответить на ваш вопрос, — повернулся он к Айгуль. — Что и кому можно внушить?.. Всё и всем!.. — Пучки его черных бровей, в странном контрасте с жидкой сединой, сквозь которую розовело темя, встали торчком, и лицо внезапно сделалось каким-то ожесточившимся, даже злым. — Да,— повторил он, обводя всех потяжелевшим взглядом, — внушить можно всё и всем! Это вам говорю я, Гронский, и я отвечаю за свои слова!..

Он резко отодвинул от себя задребезжавшую тарелку и откинулся в кресле.

Ай да маэстро! — подумал Феликс. — Так-таки — всё и всем?..

— Как это? А если я не захочу? Не пожелаю?.. — Айгуль коротко рассмеялась, выпрямилась и капризно тряхнула головой, рассыпав по плечам черные, отливающие синевой волосы.

— Все зависит исключительно от мастерства гипнотизера!

Он провел красным, мясистым кончиком языка по пересохшим губам и с усмешкой посмотрел на сидевшую перед ним Айгуль, — тоненькую, напряженную… С усмешкой козлоногого сатира, взирающего на юную нимфу, мелькнуло у Феликса. Вышло слишком высокопарно. Это портвейн, сказал он себе. Ну-ну, значит, все зависит от гипнотизера…