Юрий Герт - Ночь предопределений

— Но Гудини воздействовал сразу на целую толпу! — сказал Феликс. — Тут есть разница…

— Конечно, — кивнул Гронский. — Поэтому снова позволю себе напомнить: я называю его — великий Гудини…

— Выходит, все зависит от размеров зала, так сказать?.. От количества публики, которое этот зал вмещает?…

— В конечном счете — да, — Гронский отхлебнул из чашечки. — От количества публики, от личного обаяния, техники внушения, опыта… Тут многое…

— То есть, — продолжал Феликс, — если зал увеличить до размера какой-нибудь страны, то такой вот Гудини…

— Это не совсем то, что я имел в виду…

— Отчего же? Я просто развиваю вашу мысль!.. Тогда какой-нибудь Гарри Гудини… Или, скажем, родись Гудини в 1768 году на Корсике, он бы, благодаря своим способностям, — да не благодаря, а именно в полном соответствии с ними, с умением внушать целой толпе, — он бы сделался Наполеоном, тем более, что оба итальянцы… Или наоборот: Наполеон Бонапарт, родившись через сто с чем-то лет, опять-таки в полном соответствии со своими способностями, стал бы Гарри Гудини и выступал в роли замечательного, даже великого иллюзиониста? И однажды, возможно, на склоне лет, приехал бы сюда, в этот городок, со своими афишами, в которых «Наполеон Бонапарт» было бы набрано с красной строки? А?.. Ведь могло так быть?..

— Может быть, и могло, — сказал Гронский, смеясь и с каким-то настороженным недоумением разглядывая Феликса. Впрочем, так на него смотрели и остальные, не исключая Айгуль. — Может быть, и могло… Хотя я об этом не говорил…

— Безусловно, и однако уж это само собой вытекает!.. Я, впрочем, только для примера выбрал Наполеона и Францию!

— И все-таки, — Айгуль пыталась вернуть разговор в более спокойное русло, — и все-таки, как удавалось Гудини внушить, что платки сгорели… Или что они лежат в ящике на статуе Свободы? Не могло же не быть — ни ящика, ни платков? Совсем ничего?.. Кто бы тогда поверил?..

— Еще бы!.. — Феликс до боли в костяшках пальцев стиснул в руке граненый стакан. — Кто бы поверил… А отчего миллионы верили — в прекрасную Францию, великую Францию — и ложились в могилы?.. Отчего миллионы поверили, что голубоглазые и белокурые по причине своей голубоглазости и белокурости должны владеть миром, — поверили так, что во имя этой веры стали убивать и умирать?..

— Не надо схематизировать, — заговорил молчаливый до того Карцев. — Были для этого и экономические, и политические факторы, и масса конкретных исторических обстоятельств. А вырывать, абсолютизировать чистую психологию… — Он поморщился.

— Не надо повторять банальностей! — оборвал Феликс, его разозлил резонерский тон Карцева.

— Что делать, истина чаще всего банальна…

Они заспорили.

Айгуль повторила вопрос:

— Наверное, я неточно выразилась… Но как… Да, вот именно — как можно подействовать на столько человек, внушить им… Ведь там были разные люди, одни более впечатлительные, другие менее…

— Ваш вопрос, — подскочил Спиридонов, — я бы сформулировал так… Разрешите?..

— Пожалуйста, — Айгуль, улыбаясь, пожала плечами.

— Всё ли и всем ли можно внушить ? — врастяжку проговорил Спиридонов, вскинув свой длинный костистый палец и чуть ли не упираясь им в потолок. — Вот! Я правильно уловил вашу мысль?

— Абсолютно! — Она поблагодарила Спиридонова взглядом и повернулась к Гронскому. И все за нею повернулись к нему, даже Рита, не проявлявшая, казалось, до того никакого интереса к разговору. Она села рядом с Феликсом, на прогнувшуюся под ним и Карцевым койку, и склонилась, уткнув локоток в колено, так, что в вырезе платья приоткрылась ее высокая, с узкой и глубокой ложбинкой, грудь.

— Ну, что же, это не такой уж неожиданный вопрос, — сказал Гронский. — Обычно его и задают, правда, по-другому, например — кто лучше поддается внушению на сеансах гипноза — блондины или брюнеты, кареглазые или черноглазые… Но я попытаюсь ответить.

Он помешал в чашке с остатками кофе.

— Так вот, вы спросили: все ли и всем ли можно внушить? Все ли и всем ли? — Он поправил свои очки в массивной оправе и значительно посмотрел — вначале на Спиридонова, потом на Айгуль — долгим, пристальным взглядом. Она вздрогнула и поежилась.

— Так вот, — заговорил он медленно, продолжая смотреть на нее с таким упорством, что Феликсу представилось — начинается гипнотический сеанс. — Так вот, я отвечаю…

Но в это время в наступившей тишине прозвучали, нарастая, чьи-то шаги. Половица скрипнула, раздался стук в дверь.