Мишель Фейбер - Багровый лепесток и белый

Она делает жест в сторону филантропического беспорядка своего жилья.

— Я взяла на себя больше дел, чем мне по силам — как Вы, без сомнения, заметили. Так что… Да, мистер Рэкхэм, я рассчитываю на ваше содействие в будущем.

И, последовательно неортодоксальная, она — не он — распахивает дверь и желает ему всего хорошего.

— Мяу! — соглашается и кот Генри, с наслаждением растягиваясь у ног хозяйки.

Истерзанный, Уильям возвращается к себе домой. Приходили из полиции? Нет, из полиции не приходили. Желает ли он, чтобы ему разогрели ленч? Нет, он не желает, чтобы разогрели ленч. Кофе, принесите кофе.

Каким бы невыносимым ни было напряжение, ему остается только выносить его и продолжать работать — как обычно. Пришла новая почта, но нет ничего по поводу Конфетки или его дочери. Письмо от Гроувера Панки, эсквайра — его называют грубияном, с ним все стараются порвать отношения. Уильям в таком смятении, что он подумывает, не вызвать ли Панки на дуэль: паршивый старый пес, вероятно, прекрасный стрелок — пыхнет из пистолета и сразу положит конец мучениям. Но нет, он должен владеть собой, надо вступить в переговоры с этим Чидлом из Гламоргана. Чидл производит баночки из слоновой кости, легкие, как морские раковины, но такие прочные, что они не ломаются, даже если сжать в кулаке. Уильям знает, он пробовал.

Открывает конверт с незнакомым именем и адресом: миссис Ф. Де Лусиньян, Фер-стрит 2, Сайденхем.

«Дорогой мистер Рэкхэм, — обращается к нему любезная дама. — Мои волосы поседели от бед и болезни, но один флакон вашего масла „Вороново крыло“ возвратил им великолепный черный цвет, сделал их такими же, как в дни моей молодости. Это отмечают все мои друзья. Вы можете поступить с этим письмом, как пожелаете».

Уильям глупо хлопает глазами, не зная смеяться ли ему — или рыдать. Это же из разряда тех пылких свидетельств, которые они с Конфеткой сочиняли для рэкхэмовской рекламы, и вот — пожалуйста: стопроцентно подлинное свидетельство. Миссис Ф. Де Лусиньян восхищается своими крашеными волосами, сидя перед зеркалом в Сайденхеме; Господь ее благослови! Она заслуживает целой коробки «Воронова крыла»; может быть, она как раз на это и рассчитывает.

Все остальные письма имеют чисто деловой характер, но он заставляет себя пережевывать их; каждое новое письмо все больше изнуряет его, будто он с огромным трудом проглатывает по ложке золы. Но тут, когда он пишет ответ мисс Бейнтон из отдела туалетных принадлежностей «Хэрродса», он внезапно догадывается, в ослепительной вспышке озарения, куда ушла Конфетка и где сейчас находится его дочь, с трепетом ожидающая решения своей судьбы.

К тому времени, как Уильям наконец добирается до дома миссис Лик на Черч-лейн, Сент-Джайлс, солнце уже клонится к закату, заливая неуместным золотым сиянием старые, разваливающиеся строения. Закрученные экзотические скелеты железных водосточных труб блестят, как чудовищные ожерелья; припарки из штукатурного гипса желтеют на стенах, как масло; бельевые веревки хлопают обтрепанной одеждой. Даже треснувшие чердачные оконца, вкривь и вкось расположившиеся под крышами, горят отраженным светом — светом, обреченным померкнуть в несколько минут.

Однако Уильям не склонен любоваться видом. Его безотлагательная задача — удостовериться в том, что адрес, по которому кебмену когда-то было поручено забрать старика в инвалидной коляске, чтобы затем везти на лавандовую плантацию Рэкхэма в Митчеме, есть тот самый адрес; и что здесь та самая дверь, по пузырчатой краске которой он сейчас колотит кулаком. По сути, ему только со слов Конфетки известно, что старик действительно жил здесь, а улица эта не из тех, где хорошо одетый человек может без риска задавать вопросы.

Проходит вечность, прежде чем дверь открывается, и там, щурясь в полумраке через мутное пенсне, сидит полковник Лик.

— Что-то забыли? — сипит он, приняв Уильяма за недавно ушедшего клиента, но потом узнает его. — О, да это Вы.

— Могу я войти? — спрашивает Уильям, озабоченный тем, что в эту минуту Конфетка, возможно, ведет Софи через грязные внутренности дома к задней двери.

— Ну, разумеется, разумеется, — с преувеличенным политесом отзывается старик. — За честь почтем. Такой высокий гость, как Вы, сэр. Мистер Сорок Акров! Замечательно, замечательно…

Он разворачивает свою коляску и едет по ковровой дорожке, чавкающей от сырости.

— 1813: у фермеров наилучшие виды на будущее! 1814, 1815, 1816: морозы, каких еще не бывало, погубили урожай от побережья до побережья, массовые банкротства! Адам Типтон из Южной Каролины, известный в 1863 году как хлопковый король! В 1864-м, после нашествия долгоносика, был найден с пулей в голове.