Паоло Джордано - Одиночество простых чисел

Весь облик Фабио словно просил ее протянуть руку, коснуться его, погладить по голове, шее, но она ничего не стала делать. Поднялась с кровати и ушла в ванную, хлопнув за собой дверью.

После обеда Маттиа и Альберто спустились в полуподвальный этаж, где течение времени замечалось лишь тогда, когда от слепящего неонового света, лившегося с потолка, уставали глаза. Они прошли в свободную аудиторию, и Альберто уселся прямо на кафедру. Он был довольно тучным, не сказать, чтобы толстым, но Маттиа казалось, будто его коллега день ото дня раздувается, как воздушный шар.

— Выкладывай! — нетерпеливо приказал Альберто. — Объясни мне все с самого начала.

Маттиа взял кусочек мела и разломил его пополам. Тонкая белая пыль осела на его кожаных туфлях, тех самых, в которых он защищал диплом.

— Рассмотрим этот случай в двух измерениях, — сказал он и принялся писать на доске своим ровным красивым почерком. Он начал с верхнего левого угла, и за несколько минут две трети доски заполнились формулами. На выдвижном крыле он записывал результаты, которые понадобятся позже. Казалось, все эти расчеты он производил уже десятки, сотни раз, хотя на самом деле они рождались в его голове именно сейчас, в этот момент. Время от времени он оборачивался к Альберто, и тот с серьезным видом кивал ему, но Маттиа не требовалась поддержка — его мысль спешила за мелком.

Спустя примерно полчаса он дошел до конца, обвел результат рамочкой и написал c.v.d., как делал еще в детстве. Мел иссушил пальцы, но он даже не заметил этого. Только слегка дрожали ноги.

Оба помолчали, размышляя. Потом Альберто хлопнул в ладоши, и звук этот прозвучал, как удар хлыста. Он спрыгнул с кафедры и едва не упал, потому что ноги от сидения в неудобной позе затекли.

— Знаешь, давай без дураков, — сказал Альберто, — сегодня ужинаем у меня. Это нужно отметить. — Он похлопал Маттиа по плечу, и тот одновременно почувствовал и одобрение, и какую-то тяжесть, причину которой не мог определить.

— О'кей, — ответил Маттиа и еле заметно улыбнулся.

Они вместе стерли с досок все записи, стараясь, чтобы ничего нельзя было прочитать, чтобы и следа не осталось от написанного. Оба понимали, что вряд ли кто-нибудь разберется в этих формулах, но уже оберегали свой результат, как драгоценный секрет.

Маттиа погасил свет, и они вышли из аудитории, предвкушая грядущую славу этого момента.

Квартал, где жил Альберто, ничем не отличался от квартала Маттиа, только находился на другом конце города. Маттиа сидел в полупустом автобусе, прижавшись лбом к прохладному стеклу. На него опять нахлынули воспоминания. Много лет назад мама клала на лоб Микеле прохладную влажную салфетку. Всего лишь влажная салфетка, но этого вполне хватало, чтобы успокоить сестру, когда по вечерам у нее начинались эти приступы — конвульсии и скрежетание зубами. Микела хотела, чтобы такая же салфетка была положена и на лоб Маттиа — она просила об этом взглядом, и тогда он послушно ложился в кровать и ждал, пока у сестры прекратятся судороги.

Прежде чем поехать к Альберто, он принял душ, побрился, надел черный пиджак и рубашку. По дороге он зашел в винный магазин, куда никогда не заглядывал прежде, и купил бутылку красного вина, выбрав самую красивую этикетку. Продавщица обернула ее в папиросную бумагу и положила в серебристый мешочек. Этот мешочек с бутылкой Маттиа и покачивал теперь, словно маятник, ожидая, пока ему откроют дверь. Машинально он поправил ногой коврик у порога, чтобы его периметр точно совпал с линиями на полу.

Ему открыла жена Альберто. Игнорируя протянутую руку, она привлекла его к себе и поцеловала в щеку.

— Не знаю, что вы там вдвоем сотворили, но я никогда еще не видела его таким счастливым, как сегодня, — шепнула она. — Проходи!

В этот момент Маттиа захотелось потереться ухом о плечо, чтобы избавиться от возникшего зуда, но он удержался.

— Альби, это Маттиа, — крикнула она звонко.

Вместо Альберто в коридоре появился его сын Филипп. Фотографию сына Альберто держал на своем письменном столе в университете. На ней мальчику было всего несколько месяцев — круглый и важный, как все новорожденные. Маттиа почему-то никогда не приходило в голову, что он может вырасти. На лице Филиппа явно проступали черты родителей — слишком длинный подбородок Альберто и полуприкрытые веки матери. Глядя на мальчика, Маттиа подумал о коварном механизме роста, о мягких хрящах, подверженных изменениям, и снова на мгновение вспомнил Микелу, ее черты, которые для него навсегда остались неизменными с того дня в парке.