Алексей Филиппенков - Воронка

Сидя в грязной воронке, окруженный лишь мертвыми и страхом, Вернер вдруг на секунду закрыл глаза, и его воображению предстала Агнет: «Хочешь, я тебя поцелую, Вернер?» – сказала она, смотря на него кротким взглядом. Ее губы приближались все теснее. Он хотел податься вперед, обнять ее и поделиться с ней всеми своими чувствами. Рассказать о том, как сильно он ее любит. Было лишь одно желание – прижать это нежное тело к себе, почувствовать вкус ее мягких губ и ощутить всю ее любовь и тепло объятий. Случайный выстрел вдалеке привел Вернера в чувства и пошатнул иллюзию любви. Агнет исчезла в мире фантазий, осталась только реальность – противная, грязная и кровавая.

Франсуа лежал и смотрел на звездное небо, открывавшееся перед ним бесконечной бездной. Казалось, вытянув руку, можно дотронуться до звезды, ощутив кончиком пальца ее холод. В ночном небе ярким силуэтом виднелась Луна, словно освещая весь горизонт, она давала какую-то надежду на то, что они здесь не одни. Вернер вспомнил, как однажды, сидя в парке с женщиной, всматривался в эту же Луну.

– Странная штука жизнь. – Заговорил Франсуа. – Мы видим то же самое, на что когда-то смотрел Наполеон где-нибудь под Ватерлоо, а до него Юлий Цезарь. Пройдут еще тысячелетия, и люди грядущих эпох будут так же поднимать на нее взор и вспоминать предков. Луна вечна. Жаль, что мы сгораем очень быстро.

– Интересно, видят ли мои родители сейчас ее? – Произнес Вернер. В его глазах отражалось сияние Луны.

– Возможно. Сегодня она особенно красива.

– И ни одного облака, хотя еще утром небо было затянуто дымом.

– А небо и вправду прекрасное. Все звезды видны, словно в кристально-чистой воде. Моя семья где-то там.

– Простите, мсье? – переспросил Вернер – Жена и дочка, они жили в Шато-Омил. Немецкая артиллерия нанесла удар по городу, и никто не вышел живым, все там погибли, включая мою жену и дочь. Единственный близкий человек, кто у меня остался, это мать. Благо, что она живет в Париже, а не на границе.

– А папа?

– Отца я никогда не знал. Он бросил нас, когда мне было около года. Жена стала единственным человеком, кто вдохнул в меня веру в прекрасное.

Франсуа недолго смотрел на Луну. Было видно, как ему тяжело вспоминать жену, зная, что ее больше нет в живых. Его лицо менялось на глазах, и казалось, что он из всех сил старается сдержать эмоции.

– Мы познакомились с Вивьен в университете. – Вдруг произнес он. – Она всячески убегала от меня, не хотела, чтобы я ухаживал за ней, но видимо, это была судьба. Помню, как я говорил, провожая ее до дома: «Придет еще тот момент, когда ты у алтаря скажешь мне «да». – Уголки губ Франсуа заметно расширились, и он улыбнулся, тяжело вздыхая. – Через два года мы поженились. Я был счастлив как никогда, и одно только ее присутствие рядом придавало мне сил. А еще через полтора года у нас родилась дочь – Жаклин. Каждый день был для нас праздником. Если бы ты знал, как мы мечтали отдать Жаклин в танцевальную школу. Моя малышка… В один миг их не стало, десять лет жизни испарились за одну секунду. Перед моими глазами – лицо дочери, просящее о помощи, а я не мог им помочь.

Вернер смотрел на Франсуа грустными и чуть испуганными глазами. Ему хотелось поддержать, но он боялся, стеснялся откровенного общения, тем более с человеком чуть ли не в два раза старше, чем он сам. У него никогда не было жены и детей, даже девушки, и он не мог представить себе, что же это за чувство, распирающее душу от потери самого близкого человека. Чуть помолчав, он добавил:

– Понимаю вас, мсье. Главное, что вы живы, и это самое важное. Бог подарит вам девушку, с которой вы будете до самой смерти.

– Не думаю, малыш. После того, чего я здесь насмотрелся, я никогда уже не смогу жить семейной жизнью. Я могу умереть сегодня или завтра, а то и через несколько минут. Я уже не замечаю пули, летящие рядом. Когда ты каждый день живешь в страхе, то со временем привыкаешь к этому. И ты привыкнешь. Такова жизнь любого солдата. Ты становишься частью этой военной жестокости. Но война убивает не только пулями. Если ты остаешься жив в первом бою, то со временем начинаешь испытывать безразличие ко всему вокруг, даже к собственной судьбе.

Вернер с замиранием сердца слушал Франсуа. Каждое его слово он примерял на себе и почувствовал, как что-то действительно изменилось в нем с того момента, как он очутился здесь. Стараясь избегать взгляда француза, Вернер глубоко задумался о том, что с ним будет, если он вернется домой. Каким он увидит свой прежний дом, и как будет смотреть на своих сверстников. Изменится ли его представление о той Йене, которую он покинул. Он не был дома уже несколько месяцев, но казалось, что прошла целая вечность. До дрожи в руках Вернеру хотелось расспросить обо всем Франсуа. Но чувство замкнутости в характере даже тут не позволяли его душе раскрыться и чувствовать себя раскованнее. Он понимал, что в любой момент смерть может прийти за ним и он никогда уже никого ни о чем не спросит. Пересилив себя, юноша все же спросил: