«Жизнь даётся по списку — свыше…»
Жизнь даётся по списку — свыше,
В сотах судеб родится мёд.
Церковь — царь, купола на крыше.
Каждый купол отдельно врёт.
Заполошные бабы спели,
Закрестились,
Да в трижды мать!
Окунались не в те купели,
И не теми хотели стать.
И не теми крестились всуе
И венчались не с теми.
Что ж,
Я уверен — Господь рисует
Наши лики с печатью рож.
Далеки, далеки мы, Боже,
Как далек от меня Адам.
Отличишь ли меня по роже,
Той, которую создал сам?
По зиме облака так низки,
Так высок на асфальте лёд…
Я читаю напрасно списки,
В сотах судеб,
Где высох мёд.
«То ли раньше писалось в тему?..»
Я блуждал в игрушечной чаще
И открыл лазоревый грот…
Неужели я настоящий
И действительно смерть придёт?
О. Мандельштам
То ли раньше писалось в тему?
То ли возраст уже не тот?
Недоказанность теоремы
Бьёт под сердце, на вдохе, влёт.
К тридцати, говорил Есенин,
Покалечась и износясь,
В золочёных чертогах лени
Мы теряем друг с другом связь.
Не скорбим по ушедшим силам
И брюзжа принимаем свет
Нежной юности, что манила
Нас на склоне счастливых лет.
У иных подрастают дети.
Кто-то спился, кто сел в тюрьму.
Мы на этом зелёном свете
Жить пытаемся по уму.
И ошибками дни латая,
Прокурорский лелея сан,
Забываем, что сердце тает
От таких вот практичных ран.
От пристрастия к алкоголю,
От любви привокзальных шлюх…
А разгадка проста: на волю
Отпустить истомлённый дух.
И тогда, невпопад, не в тему,
Крепко в пальцах сжимая мел,
Свою первую теорему
Доказать, отойдя от дел.
«Случилась поздняя зима…»
Случилась поздняя зима,
Точнее, я её заметил.
Февраль метели ловит в сети
И сыплет бури в закрома.
От Блока то ли Или все ж,
От странных снов тоска треножит?
Но совпадение — как нож
Уже давно не бывший в ножнах.
Кинжалит солнце рыхлый снег.
Зима не рыцарь, а повеса.
Звучат метели словно месса,
Которой верит человек.
Короткие рассказы длиною в жизнь
Мама любила рассказывать случай, который произошел, когда мы еще жили до войны в Ленинграде и мне было года два. Зима, мама ведет меня по улице, сильно закутанного, за ручку. Останавливается какая-то согбенная бабуся, пристально рассматривает меня и спрашивает: «Это кто же, мальчик или девочка?» Мама, немного обиженная, с гордостью отвечает: «Мальчик!» И тут бабуся неожиданно начинает причитать: «И миленький, и несчастненький…» Мама страшно оскорбляется и говорит: «Это почему же несчастненький?» Бабушка отвечает: «Алименты замучают!»
Как в воду глядела, старая.
Когда мы учились на первом курсе физфака МГУ, нас однажды послали сажать парк за нынешним метро «Университет». Тогда, в 1956 году, этой станции еще не было. Задача была весьма простая: надо было выкопать ямку, посадить саженец, рядом вбить грубо обтесанный кол, привязать саженец к колу пеньковой веревочкой и полить водой. Мы справились с этим достаточно быстро и отправились по домам. Через год мне почему-то стало интересно посмотреть, как там наши посадки? Приехав, я обнаружил, что все саженцы засохли, а все колья дали ростки с листочками. На ум пришли разные народные мудрости, типа «Не знаешь, где найдешь, где потеряешь». С тех пор я всегда, задумав какое-нибудь начинание, мучаюсь: что-то из этого вырастет?
Впрочем, жизнь мало чему меня учит.
В Серебряном Бору мы поселились с женой и двухлетним сыном Алешей в 1965 или 1966 году. Мы снимали полдомика в кооперативе старых большевиков у семьи Николая Подвойского. Как известно, Подвойский был одним из очень немногих представителей «ленинской гвардии», умершим в своей постели в 1948 году. Кооператив старых большевиков был организован в 1924 году на месте сожженного крестьянами во время Революции имения. Мне всегда казалось симптоматичной эта дата — не успел Ленин помереть, и тут же соратнички создали кооператив. Правильно писал философ Эрнест Радлов еще в 1912 году о том, что построить общество на коммунистических началах нельзя. На месте барского дома построили большой двухэтажный дом типа «вороньей слободки», а в уцелевшем домике садовника поселились две семьи, одна из которых и была семьей Подвойского. Жизнь этого кооператива частично описана в романе Ю. Трифонова «Старик». Я застал в живых двух дочерей Подвойского, типичных белотелых поповен: ведь Подвойский родился в семье сельского священника-учителя и учился в духовном училище, затем в духовной семинарии. Одна из дочерей была замужем за Андреем Яковлевичем Свердловым, в те годы сотрудником Института Маркса-Энгельса, а до дела Берии — следователем по особо важным делам МГБ. После ареста Берии А. Свердлова тоже посадили, но через полгода выпустили. После отсидки в этой семье появился еще сын, естественно, Яша, который был лет на пятнадцать младше своей сестры. Наблюдать эту семейку было очень интересно.
Читать дальше