Журнал Поляна - Поляна, 2014 № 02 (8), май

— Анри — наркоторговец?

— Нет. У него у самого сын наркоман. Его просто разводили наши империалистические товарищи. Через эту кусачую красавицу. Кстати, она сама не знала, на что разводит Анри. Там были не только наркотики с террористами. Там был полный букет смертельной пошлятины. И теперь уже тема точно закрыта. Хорошо?

— Хорошо.

— Дальше. Мой дед в 1941 году получил тяжелое ранение под Псковом. Эшелон с ранеными разбомбили немцы. В живых осталось трое. Среди них мой дед. Местные крестьяне на телеге повезли их до ближайшей деревни. Это была деревня Кресты. Везли несколько часов, и двое по дороге умерли. А мой дед выжил. В Крестах его выходила твоя бабушка — Евдокия Ивановна. Он был практически безнадежен, но она сделала невозможное. Потом он воевал до 45-ого. После войны стал разведчиком. Твоей бабушке он писал, один раз приезжал в Кресты. Предлагал ей работу в Москве, в Ленинграде. Предлагал взять твою маму, помогать ей с медицинским институтом. Но она отказалась. Она хотела жить рядом с могилой Петра Петровича.

— Я ничего об этом не знала.

— Я тоже не знал. Дед был разведчиком. Очень серьезным. Его жизнь частично рассекретили только через 20 лет после смерти, год назад. Мне дали его письма, его дневник. Так я нашел тебя. Прошлое, оно возвращается. Оно умеет ждать.

— Как героин, — зачем-то сказала я.

— Прошлое — это долг, который надо возвращать. Все это немного похоже на кино, правда?

— Да, похоже. На индийское. Ты Джимми. А я — «ача, ача».

Тимур улыбнулся:

— И теперь последнее. Совсем не связанное с предыдущим. Совсем. Можно?

— Можно.

— Будь моей женой.

Странно, но я даже не удивилась. Черная дорога стремительно вонзалась в ослепительно белые снежные поля, изогнувшиеся дугой горизонта, и в сиренево-синее небо без единого облачка. Невидимое солнце было где-то над нами, наверное, в своем низком зимнем зените.

— Не говори сразу, Дуся. Подумай.

— Хорошо.

— Может, поспишь?

— Хорошо.

Я заснула и спала глубоко, ровно и без снов.

Когда я проснулась, желтое солнце светило слева, нависая над посиневшими снегами. Тимур улыбнулся мне:

— Подъезжаем к Курилкам.

Зимний день давно уже перевалил через полдень. Часа через полтора начнет темнеть. Синяки теней растянулись на золотистом снегу. Было нехолодно, градусов пять-шесть ниже нуля. Толстые сизые голуби ходили на своих алых культяпках вокруг курилкинских помоек. Казалось, что они плюшевые и ходят испуганным строевым шагом, как разжиревшие генералы, которых вдруг заставили маршировать перед главнокомандующим.

Немного защемило: вот оно, мое прошлое. Мелькали знакомые и полузнакомые лица. Как всегда — много пьяных. Мигалки были сняты, но многие то ли с ленивым, то ли с недобрым интересом оглядывались на нас. Мы проехали мой бывший магазин. «У Дуни» было снято. Вот и правильно: нет больше той Дуни. Три мучительно кривых тополя. Облезлая зеленая палатка.

У палатки я увидела грузчика Петю. Он был явно уже хорош: покачиваясь, ворожил на мобильнике. Как всегда, наверное, играл.

— Останови, пожалуйста, Тимур.

Я вышла из машины и подошла к нему.

— Привет, Петь.

Петя посмотрел на меня пьяно-испуганно, потом по роже его расплылась ироничная ухмылка:

— А-а-а! Едокиванна!.. Откуда это вы к нам? В нашу помоечку-то… Из ваших-то столиц?..

— Ладно, Петь. Заехала вот, буквально на час. Вещи заберу — и к маме в Кресты.

— Так-так-так… На часок, значит. Это вы на этих вот тачаночках? — он мотнул головой на джипы и пошатнулся.

— Да.

— А там кто? — он словно в испуге присел, отдавая честь и вытянув лицо. — Товарищ Гайдар?

— Ну что ты, Петь… Ты же никогда не был злым. Как твои дела, Петь?

— Станешь тут злым, мл… Бомжуем, Евдокиванна, бомжуем! Денег нет, работы нет. Гайдар вот ваш… Штанишки с нас всех снял…

— Петь, все не так, как ты думаешь. Я обязательно на днях с тобой свяжусь. Что-нибудь сообразим. Поможем.

— Вы — да, вы сообразите… Вы поможете. Трусики еще снимите и с жопы скальп… Значит, на часок, говорите… Так-так. А сейчас, значит, домой, за вещичками…

— Да, Петь. Не злись, пожалуйста. Может, денег тебе дать?

— Денег? Это можно. Только я не верну. Нечем.

Я вынула несколько тысячных.

— Не отдавай, не надо.

— У-у-ух, богатеете, Евдокиванна, богатеете. Это хорошо. Значит, на часок. Хлеб-соль, может, вам организовать.

Я вздохнула:

— Я обязательно позвоню, Петь, слышишь, обязательно.