Виталий Мелик-Карамов - Почему у собаки чау-чау синий язык

Правление дачного кооператива не сомневалось, что генерал-майор застрелится. Но поскольку сапер ошибается всего лишь один раз в жизни, пистолет для этой цели ему не нужен. Генерал-майор G просто вышел в отставку и, говорят, до кончины, которая вскоре и наступила, все искал ошибку в расчете. Но формулу его не отменили, мы ее заучивали. Страшно подумать, что было бы, если бы нам доверили когда-нибудь чего-нибудь направленно взрывать.

Генерал-майор G, потомок чуть ли не генерал-аншефа Жемочкина, похоронен на кладбище Донского монастыря, рядом с мавзолеем князей Голицыных. Чудесные зигзаги постоянно выписывает русская история.

Профессия сапера – вообще опасная профессия, прежде всего для окружающих. В мое время на кафедре служили два полковника с многозначительными фамилиями Коробьин и Холодный. Первого звали Михаил Юрьевич. Он постоянно ставил Витьке Проклову зачет только за то, что у него знаменитая сестра, а себя считал человеком, близким к искусству. Меня он не щадил, поскольку не мог знать, что Лена станет моей женой и бабушкой моей внучки. Я и сам об этом долго не догадывался.

Полковник Петр Макарович Холодный, наоборот, был мне как отец родной. Он любил устраивать взрыв, стоя в трех метрах от взрывчатки с папиросой в зубах. На этом расстоянии взрывная волна поднимается наверх и огибает человека, неважно, в каком он звании. Про себя он говорил: «Я Холодный, но иногда могу быть горячим».

Но самым знаменитым был сменивший генерала G полковник с безобидной фамилией К. В минуты откровения он рассказывал, что в сорок первом заминировал с друзьями из особой сверхсекретной воинской части всю Москву. «Включая Кремль, – с гордостью говорил он. – И если бы немцы вошли в нашу столицу, мало бы им не показалось! Но немцы в Москву не вошли», – сокрушенно заканчивал он. Я долго считал все его рассказы байками, пока в середине восьмидесятых, в разгул гласности, не выяснилось, что карты заминированных достопримечательностей столицы утеряны, и где сколько еще осталось зарядов, никто не знает. Позже, при реконструкции Большого театра, обнаружили одну из секретных закладок взрывчатки!

Тут мы подошли к «Священной агоре», которая никогда не пустовала, и послали стоять в очереди самого неавторитетного из нашей компании – Огрызкова. Никто же не подозревал, что Гена станет священником и возглавит приход церкви Малого Вознесения на Большой Никитской, точно напротив консерватории.

Я с ним последний раз встретился в мастерской скульптора Андрея Налича, ныне знаменитого как папа певца Петра Налича. Мы с Геной долго спорил о нереформированности русской православной церкви. Он сидел за столом, пузатый, с густой черной бородой, в рясе. Вкусы у отца Геннадия не изменились. Правда, пили мы не портвейн, а водку, и вместо конфет закусывали принесенной им сервелатной нарезкой.

Гена уже умер. Первым из описанной компании, окружившей угол липкого прилавка, ушел Андрей Тилевич. За ним Борис Еремин. Умер, не дотянув до пятидесяти, Женя Гришенчук. Так что из шестерых молодых людей, собравшейся летним полднем пить портвейн, остались только я и Сашка.

– Когда сценарий дадите почитать? – спросил Тилевич.

– Вот вечером поедем в Пярну, там и напишем, – скромно ответил Сашка.

– Пярну? – оживился Андрей. – Мы там в прошлом году оказались в одной компании с Андрюшей Мироновым. Сейчас я вам все про это место расскажу.

Боря поправил указательным пальцем очки. Ангельская улыбка, как писали раньше, блуждала у него на челе. Для глубины восприятия рассказа Тилевича не хватало стакана в руке.

– Огрызкова только за смертью посылать, – сказал я.

Первый рассказ Тилевича был о том, как вся их компания во главе с его будущей женой Леной Шульмейстер, попросту Шулей, закупила в спортивном магазине целлулоидные белые китайские шарики для пинг-понга. Дома они разрезали их пополам и целый день выписывали на каждой половинке гуашью человеческий глаз со всеми прожилками вокруг зрачка. Ювелирная работа. Потом в ресторане «Ранахона» они под столом одновременно вставили себе в глазницы эти ужасные круглые «глаза» и по команде поднялись над столом. Судя по плотоядной улыбке Тилевича, шок у посетителей, пусть и эстонского, но пока еще советского ресторана превзошел ожидания даже легендарной хулиганки Шули. Кому-то стало плохо, кто-то забился в истерике. Советские курортники еще не были натренированы фильмами ужасов, при том что нервы у них еще не были расшатаны перестройкой.