— Но и у них пробки бывают, — улыбнулся врач.
— Бывают, — улыбался бомж. — А, может, это и есть наше предназначение — тихо так сидеть в туннеле и лелеять свой особенный путь России, типа богоизбранного народа…
— Что нет у России светлого будущего и так мрачно? — поинтересовался ехидно врач.
— Знаешь, как ты видишь светлое будущее, — медленно проговаривал слова бомж. — Повышение зарплаты вам, врачам. Каждый мерит по себе, но все мерят одинаковой мерой — деньгами.
— А чем мерить, извините? — выпалил врач. — Чем еще мерить достойную жизнь, как не деньгами? Я семь лет учился в медицинском институте, чтобы работать за сто долларов, когда в Америке санитарка в больнице получает в десять раз больше? Вот Вы не тем же мерите?
— Я и сказал — все мерят одинаково, — тихо сказал бомж.
— И в этом, значит, беда.
— Беда закончилась, когда Иуда за тридцать серебряников…
— Беда в России обратно пропорционально цене на нефть, — сказал врач.
— Беда прямо пропорциональна количеству желаний.
— Ну, это вечно и заложено в генах, — ответил врач.
В кармане у врача зазвонил мобильный телефон.
— Да, — ответил он на звонок. — Что? Умер больной? Как умер? Где я застрял… в пробке… в переходе… Я сейчас буду, — сказал последнее врач и убрал телефон, пожаловался бомжу. — Вот, я опоздал к своему больному. И он умер. А мог бы спасти.
— Не расстраивайся! — успокоил весело бомж. — Всех не спасёшь!.. Всё, что ни делается, всё к лучшему… Пути Господни не отмечены на мировой карте. Эх!
Врач постоял немного молча, думая о чём-то, потом вынул из чемоданчика флакончик спирта. Бомж на это вытащил из-за пазухи бутылку. Врач протянул чокнуться.
— Не чокаются, — сказал бомж.
— А… — вспомнил врач и выпил из флакончика, поморщившись.
Выпил своё и бомж.
— Спой, что ли, — попросил врач, дыша глубоко и быстро.
Бомж кивнул, поставил на землю бутылку, поправил баянные ремни и захрипел:
Я не видел, как забирается власть,
Но узнал я об этом из старых и жёлтых газет,
И я помню, как старый строитель мне тихо сказал:
Кто там был, того уже нет, того уже нет.
Моя карта мира висит на стене,
Я могу на ней ставить кресты,
Но не буду я знать, кто же был в той войне,
И куда улетали мосты.
И куда улетала от зарева ночь,
И зачем все летал орёл,
И как чьи-то руки воздвигнулись к небу,
И над кем-то сиял ореол!
Врач не слушал уже песню, отвернувшись от бомжа и разглядывая редких прохожих.
Пение закончилось и врач, повернувшись к собеседнику, не обнаружил его.
— Эй! — искал взглядом бомжа. — Товарищ, господин… как тебя… Уважаемый! Ты где? — смотрел по сторонам. — Чудеса!
Зазвонил снова мобильник.
— Да, — ответил врач. — Что? Правильно, что не успел? Почему? Дом взорвался? А чего — газ… теракт? Не знаешь? Ладно, иду.
И пошёл медленно и чинно, хмельно размахивая чемоданчиком, представляя себя Россией, которая в тишине и безопасности выбирается потихоньку — к свету.
Проснуться больным…
Выйти с похмельного утра на Мойку пивка попить, взять «Балтику» девяточку, заглотить одну, вторую в догонку — хорошо! Пойти бродить по сказочному городу и в прямом и в переносном смысле уже всем таким весёлым, мутным, на старых дрожжах настоянным. До Зимнего дворца дойти. Увидеть бедных студентов художников, рисующих физиономии — чёрно-белую двести рублей, цветную пятьсот. Дать себя, такого нарисовать за двести рублей худому гению, увидеть нарисованным себя в смехе, типа шаржа. Осердчав, двинуть художнику по морде, радоваться ему падающему со стульчика своего. Не радоваться подбегающим и набрасывающимся дружкам его с холстами и кистями, тяжело отбиваться от них. Митьки, блин, нашлись! Еле убежать. Правда, картину эту прихватить на халяву.
Вот она в кармане в четверо сложена — глаза на выкате, волосы взъерошены — рожа тупая, тупая — пьяная!
Эх, развлекалово бы — и найти ведь — прогулка на катере — солнце в зенки, ветер в харю — плыть уже на верхней палубе, затерявшимся среди китайских туристов. Нева в граните, мосты, Зимний дворец…
Поднять руки, пытаясь дотронуться до моста — дотронуться, но быстро убрать, потому что может оторвать. А что, если попробовать повиснуть? Но мост — вот он уже наводит темноту — задрать хлебало на железные конструкции — вах! А впереди — Дворцовый!
Дворцовый… Хорошо быть царем, как сказать холопу — пшёл, вон, дурак и самому себе торжествовать. А сейчас, демократия — пошлёшь кого куда и пипей ещё получишь. Правда, и цари получили… Жаль людей только — представить печально девочек княжон и цесаревича — штыками живых… Звери масонские!
Читать дальше