Павел Лаптев - Сказки уличного фонаря

— Ну-ка, отойдём, Галя, — предложил бригадир.

Они отошли в сторонку, за токарный станок и Илья Валентинович сказал девушке:

— Первый и последний раз, поняла?

Галина радостно мотнула головой, что красная косынка съехала на глаза.

— Поняла, — пролепетала она и поправила косынку.

— Но это не всё, — стараясь как можно суровее сказал бригадир. — Останешься после смены и… — сделал он паузу, — и поговорим тогда.

Всю смену у станка Галина думала о предстоящем разговоре, даже один раз так отвлеклась, что запорола деталь. Чего этому старику от неё надо? Что неладное он задумал?

Вечером Илья Валентинович позвал Галину в прокуренный кабинет, усадил за стол и налил ей в стакан с потемневшим подстаканником чаю. Закрыл на ключ дверь и начал ходить по кабинету.

— Знаешь ли ты, Галя, что есть законы, которые не надо нарушать? — спросил он незло, причёсывая седые, местами жёлтого, словно ржавчина, волосы.

— Я больше не буду, — заволновалась Галина.

— Да Бог с твоим прогулом, я не об этом. Я в общем смысле. Вот, к примеру, нельзя совать палец в токарный станок, иначе его оторвёт, так?

— Так, — согласилась Галина.

— А если сунешь палец и будет больно, кто за это наказал бригадир или сама? — спросил бригадир.

— Кто? Тот, кто сунул, — старалась Галина правильно ответить.

— Правильно. Пей чаёк-то, — сказал Илья Валентинович и закурил «Казбек».

— Вот так мы своими незаконными делами наносим сами себе вред. Понятно? Не товарищ Сталин нас наказывает, не товарищ Молотов, а мы сами себе вредим. Советская власть установила законы, которые, если будем все соблюдать, то и жить будем нормально и врага победим. И, в конечном счёте, построим светлое будущее. Понятно?

Галина кивнула и в три глотка выпила чай.

— Спасибо, Илья Валентинович, — поблагодарила она.

— Ещё? — предложил бригадир.

— Нет, спасибо, — отказалась девушка.

— Ну, как хочешь, так вот есть законы во вселенной, которые, если мы нарушаем, то также делаем себе плохо. Понятно?

Галина кивнула головой и закашлялась от папиросного дыма.

Илья Валентинович затушил папиросу в пепельнице, подошёл и открыл дверь настежь.

— Сейчас проветрится, — замахал руками. — Сам знаю, что надо бросать, ну никак не получается пока. Курю ведь уже лет тридцать. Вот, кстати, зная, что купить нельзя, что вредно, сам себе делаю плохо.

— А товарищ Сталин тоже курит, — робко сказала Галина. — Значит и другим можно.

Илья Валентинович сел напротив.

— Не товарищ Сталин устанавивал законы.

— А кто? — спросила Галина. — Маркс и Энгельс?

Илья Валентинович рассмеялся.

— Маркс диктовал, а Энгельс записывал! — сказал весело. — Разве ты не замечала, что если похвалишься, обязательно будет наоборот? А? Разве не было у тебя в жизни такое, что как только скажешь, что всё хорошо, обязательно будет плохо?

— Замечала, Илья Валентинович, — искренне согласилась Галина.

— А так, — продолжил бригадир, — сделаешь кому подлость, а она, глядишь к тебе неприятностью вернулась. Но, главное, откуда у человека взялась это — совесть, а? Откуда, Галина? Её нет у птиц, у рыб, у таракана! А кто из тысяч видов животных умеет говорить? Почему крокодила или черепаху не затронула эволюция Дарвина?

— Не знаю, — призналась девушка.

— И какой же тогда можно сделать вывод? — бригадир близко наклонился к Галине.

— Какой? — испугалась Галина.

— Что нихрена нет никакой эволюции, — прошептал Илья Валентинович и опасливо посмотрел на открытую дверь.

Галина тоже посмотрела в дверной проход. Там никого не было.

— Я, может, пойду, Илья Валентинович, — попросила она.

— А ты шить ведь умеешь? — спросил бригадир.

— Умею, — согласилась Галина. — И машинка «Зингер» у меня есть.

Я тебе дам одну вещицу, называется хоругвь, так ты её посмотри, подшей чего, пришей там, ладно?

— Давайте, — согласилась девушка, — Ага. Слово какое смешное — хоругвь.

Бригадир достал из шкапа свёрток и отдал девушке.

— Это название от монологов пришло, значит — знамя, — сказал Илья Валентинович.

— Но ведь мы с монголами всегда воевали? — удивилась Галина.

Дома она развернула газету и обнаружила красивую тряпицу, и сразу поняла, что она из запрещённой церкви, а не из Монголии. На бардовом фоне в золотом обрамлении была золотой и цветной канителью вышивка иконы Покрова Богородицы. В верхней части хоругвь была разорвана. Снизу ткань закруглялась тремя овалами, на двух были жёлтые кисточки, на третьей кисточка была отрвана.