Хосе Лима - Зачарованная величина

Латиноамериканский сеньор эпохи барокко, чья нищета продлевает наслаждения духа, — первый, кто доподлинно нашел себе место в нашем мире, будь то хутор, приход или роскошный особняк, и появляется он, когда свалка конкисты и победный дележ окрестностей уже далеко позади. Он из породы наблюдателей — тех, кто с трудом отрывает шершавое лицо от ненасытного зеркала, кто располагается поблизости от лунного каскада, возведенного во сне о собственных владениях. Наслаждаясь речью, он переплетает и множит оттенки, его подталкивает и горячит вкус к жизни. С самого начала наш латиноамериканский сеньор вкушает и смакует уже готовое: лишаясь этой опоры, он пищит и фальшивит. Все его существо — один неистощимый и изощреннейший слух, а любимое занятие — распутывать imbroglio [24] Хитросплетения (ит.). и нагромождать простодушные фантазии в углу гигантской залы. Зала эта называется словом «навес», взятым, как указывает Инка Гарсиласо {127} 127 Инка Гарсиласо де ла Вега (1539–1616) — перуанский историограф, цитируется его труд «История государства инков» (1609). , из антильских наречий. «У инкских вождей, — пишет тот же Гарсиласо, — есть такие большие залы, что в дождливую погоду служат им вместо площадей для устроения празднеств». Нашему сеньору нужен размах: простор залы, где на сто ладов распевает праздник, люстры множат в зеркалах причудливые блестки, и проходит смерть со своею бродячей труппой, вереницей карт и плащей, вобравших зловещую сырость венецейских стекол.

Приглядитесь к интерьеру храма в Хули, к порталу кафедрального собора в Пуно (и тот и другой в Перу) {128} 128 Хули, Пуно — города на юге Перу; расположены на берегах озера Титикака. : какая напряженность! В густолистом гейзере клевера, эмблем со смутными реминисценциями из мифологии инков, плетеных розеток и напоминающих морские гроты ниш физически чувствуешь, как усилие достичь объединяющей формы напрягается порывом — не тягой к вертикали, как в готике, а головокружительным порывом к форме в поисках предельной символической глубины. Или возьмите базилику Четок {129} 129 …Базилику Чёток. — Имеется в виду капелла Чёток в храме Святого Доминика в мексиканском городе Пуэбла де Сарагоса (или Пуэбла де лос Анхелес). в Пуэбле, где наш сеньор эпохи барокко был бы как дома: все внутри — от ступеней до колонн — сплошной выплеск орнамента, не знающего ни конца, ни хотя бы ограничивающих скобок свободного пространства. И здесь — та же напряженность, как если бы в самую гущу этой упивающейся природы, этого поглощения леса соревнователем-камнем, этого естества, которое, восстав, тут же возвращается к закону, наш сеньор эпохи барокко задумал внести немного порядка, но ничего не отвергая и празднуя диковинную победу, когда проигравшие с охотой удовлетворяют любой каприз его гордыни и расточительства.

Как видим, рядом с напряжением — всегда плутонизм, раскаляющий отдельные части, чтобы переплавить их, уже преображенные, в окончательную цельность. Среди великолепных работ Индейца Кондори {130} 130 Индеец Кондори (XVIII в.) — перуанский скульптор и архитектор из народа кечуа, выходец из Боливии. Им спроектирован барочный кафедральный собор Святого Лаврентия в Потоси (Боливия). , чьего первородного огня хватило бы на стольких нынешних пошло-самодовольных архитекторов, вдруг прорывается отчаянная смелость и возникает чудо: индеатида. На портале потосийского собора святого Лаврентия между личинкообразными ангелочками, висячими каменными листьями, ключами от царства небесного, бороздящими, подобно галерам, зыбь тесаного камня, выделяется во всей своей иератической пышности инкская принцесса с подобающими атрибутами могущества и превосходства. В замкнутом мире теологии, еще полном средневекового ужаса перед божественным, этот образ, эта смелость, переданная камню, по природе своей разборчивому в символах, словно огнем охватывает все вокруг, чтобы индейская принцесса могла прошествовать перед кортежем хвалы и преклонения.

Наше барокко конца XVII и всего XVIII века неразлучно с Просвещением. Опираясь на картезианскую веру и науку, оно нередко идет дальше. Вызвавшие столько дискуссий пятьсот томов в келье сестры Хуаны, приумноженные ревностным отцом Кальехой {131} 131 Диего Леон-и -Кальеха (ок. 1639–1725) — испанский поэт и драматург, священник-иезуит. Ему принадлежит жизнеописание Хуаны Инес де ла Крус. до четырех тысяч; бесчисленные точнейшие и бесценнейшие математические приборы и музыкальные инструменты; отсылки к пятой части «Рассуждения о методе» {132} 132 «Рассуждение о методе» (1637) — трактат Декарта. в «Первом сновидении»; знакомство с «Ars magna» [25] «Великое искусство» (лат.). Кирхера {133} 133 Атанасиус Кирхер (1602–1680) — немецкий ученый энциклопедических интересов и познаний, священник-иезуит; упоминается его трактат «Великое искусство света и тени» (Ars magna lucis et umbrae). (1671), трудом, возвращающим нас к старинным сводам умственных богатств эпохи, — все это увлекает барокко сестры Хуаны в порыве к универсальному научному знанию и сближает его с Просвещением. У друга нашей иеронимитки дона Карлоса де Сигуэнсы-и-Гонгоры {134} 134 Карлос де Сигуэнса-и-Гонгора (1645–1700) — мексиканский ученый и поэт, человек универсальных познаний, священник-иезуит, двоюродный брат (а не племянник, как пишет ниже Лесама) великого испанского поэта; упоминаются два его труда 1681 г. Среди прочего, ему принадлежит «Надгробная хвала сестре Хуане Инес де ла Крус» (1695). язык и вкус к физике и астрономии переливаются, как хвост павлина из свиты Юноны. Личность необычайной привлекательности и безудержного любопытства, неисправимый мот, дамский угодник в сутане священника, он соединяет цветущую пышность культеранистского стиля {135} 135 …культеранистского стиля… — Культеранизмом (культизмом), то есть «ученой манерой», в Испании и Латинской Америке колониального периода называют эстетику литературного барокко, высшим воплощением которой считаются мифологические поэмы Гонгоры. со скрупулезнейшим духом науки. Его «Философический манифест против комет» и «Астрономическая мера» в изумлении перед миром чисел утверждают новый строй поэтической речи и страсть к физике, к познанию законов природы, которое имеет в виду уже не столько природу, сколько фаустово господство над нею.