Светлана Фортунская: Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна

Все, о чем рассказывается в этой книге, – чистая правда.

Началась эта история несколько лет назад, когда Союз уже не был Союзом, но рубль еще был деньгами.

Впервые я увидел Ладу зимой.

Неважно, куда я собирался, неважно, кого ждал, покуривая на крылечке. Я наслаждался приятным декабрьским утром и глазел по сторонам. Ночью выпал снежок – событие редкое в наших широтах – и лежал ровно и гладко, как чистая простыня. Из соседнего подъезда выскочил огромный белый пес неизвестной мне породы. Он пристально поглядел на меня, забежал за мусорный контейнер и задрал там лапу. Я не большой любитель животных, а от собак всегда старался держаться подальше. Не то чтобы я их боялся, скажем так: уважал. Даже маленьких шавок. Поэтому пес не привлек особого моего внимания.

Потом из того же соседнего подъезда вышла девушка. Девушками я в то время интересовался значительно больше, чем собаками. Эта была так себе, на мой взыскательный тогдашний вкус. Она была толстовата, низковата и плохо одета: курточка из «Детского мира», сапожки из кожзаменителя, старушечий платочек. Из-под платочка выбивались белые волосики. Девушка что-то пискнула, подзывая собаку (голосок был тоненький, птичий), и вместе с псом направилась через двор к арке, через эту арку мы выходим к троллейбусной остановке. Я смотрел ей вслед (потому только, что нужно же было куда-нибудь смотреть) – и что-то смущало меня, какой-то непорядок был в том, как она шагала по двору рядом с этим большущим псом.

Я отвлекся от моих наблюдений, потому что дождался того, кого ждал, и отправился туда, куда собирался. Только много часов спустя я вспомнил девушку, и пса, и как они шли рядом по двору, и как по чистому нетронутому снегу за ними вилась цепочка следов – собачьих. Девушка следов на снегу не оставила.

Я тогда решил, что это мне привиделось, померещилось или, как говорила моя бабушка, примстилось. И благополучно об этом забыл. Как потом оказалось, зря.

Несколько дней спустя я увидел ее на троллейбусной остановке. Она была все в той же курточке и в тех же сапожках, только платок заменила вязаная шапочка совершенно невообразимого розового цвета, какого бывают щеки у матрешек. Я бы не обратил на давешнюю незнакомку внимания, если бы не ее спутница. А вот та была красавица.

Таких женщин не существует в природе. Таких женщин не увидишь в кино. Таких женщин рисуют на обложках книг плохие художники.

То есть в ее внешности не было ни одного прокола. Каждая черта ее лица в отдельности и совокупность этих черт соответствовали всем требованиям, стандартам, критериям красоты. Большие темные глаза, не карие, но почти черные; длинные черные ресницы; изогнутые правильными дугами в меру густые брови; кожа даже и на вид гладкая, смугло-бледная; нежнейший румянец на щеках – и именно там, где ему полагается быть от природы, а не там, где его обычно рисуют дамы. И ни следа косметики, даже помады не было на ее губах. На макушке, над скрученными в узел волосами, каком-то чудом держалась и не падала маленькая меховая шапочка – я не знаю, что это был за мех, но, во всяком случае, выглядел он дороже даже, чем норка. И длинная до пят шуба того же меха. В мехах – и в троллейбусе! Да такой женщине и в такой шубе необходимо предоставлять автомобиль с личным шофером. За государственный счет.

А голос у нее был… Флейта! Виолончель! Мурлыканье сытой кошки! Или – как у Пушкина – «словно реченька журчит». И этим своим восхитительным голосом эта ослепительная красавица прямо-таки пропела:

– Ладушка, наш троллейбус.