Юкио Мисима - Запретные цвета

Это был погожий прохладный день ранней весны, и даже в бурлящей уличной толчее чувствовалась такая прозрачность воздуха, будто он просвечивал сквозь царапавшие кожу голубые кристаллики. На Юити было темно-синее пальто, а под ним студенческая форма; из-под повязанного поверх кашне высовывался высокий воротник с белым подворотничком. Кёко шла рядом с ним, плечо к плечу, взглянула на его шею — и от белой линии подворотничка, и от свежевыбритой кожи на нее повеяло ранней весной. Ее темно-зеленое пальто было сильно заужено в талии. Шарф цвета мяса нерки [49] Нерка — рыба из семейства лососевых. под стоячим воротником укутывал ее горло, и в том месте, где он соприкасался с кожей, оставались следы тональной пудры. У нее был холодный красный и миленький ротик.

Эта легкомысленная женщина ни одним словом не попрекнула Юити за то, что он долго не подавал о себе вестей, и гнетущее чувство какого-то стеснения захватило его в плен, как если бы отмалчивалась матушка вместо того, чтобы отругать его по заслугам. Несмотря на то что со времени их последнего рандеву прошли дни и месяцы, никакого чувства разрыва у нее не возникло — свидетельство того, что страсть Кёко с самого начала пошла по наезженной и безопасной колее. Из-за этого настроение у Юити также было подпорчено. Между тем ветреность у таких женщин, как Кёко, служит целям самоконтроля и является оборотной стороной их скрытности, поэтому, по правде говоря, одурачивать своей показной фривольностью было ее всегдашней манерой.

Они дошли до ближайшего угла улицы, где был припаркован новенький «рено». Мужчина с сигаретой, сидевший на месте шофера, флегматично открыл дверцу. Юити замешкался у автомобиля. Кёко пригласила его в салон, затем сама опустилась на сиденье рядом с ним. Она представила их скороговоркой:

— Это мой кузен Кэйтян, а это господин Намики.

Намики, мужчина лет тридцати, повернулся к ним и кивнул. Юити с ходу вошел в роль новоиспеченного кузена, обретя новое имя по чужому своеволию. Очевидно, что Кёко заранее заготовила свой экспромт с именем. Интуитивно он понял, что Намики — тот самый любовник Кёко, о котором разносилась молва, и положение это весьма потешало его; он почти позабыл думать о своей ревности.

Юити не спрашивал, куда они направляются; Кёко украдкой сжала его руку, облаченную в кожаную перчатку; затем приникла к его уху и прошептала:

— Не сердись! Сегодня мы едем в Йокогаму, чтобы купить материал для моего платья; на обратном пути остановимся где-нибудь пообедать. И вовсе не стоит расстраиваться. Намики бесится из-за того, что я не села на переднее сиденье. Я собираюсь порвать с ним. Я взяла тебя с собой демонстративно.

— Это демонстрация также против меня?

— Противный! А на твой счет у меня тоже есть подозрения. Кстати, ты сильно занят на своей работе в качестве личного секретаря?

Не будем прислушиваться к их сумбурной и кокетливой болтовне. Кёко и Юити шептались беспрерывно минут тридцать, пока машина мчалась по национальному хайвею «Кэйхин» до Йокогамы. Намики ни разу не встрял в их приватный разговор. В общем, Юити умело разыгрывал роль беззаботного любовника-соперника.

Сегодня Кёко вновь походила на женщину, чья фривольность сдерживала ее от влюбленности.

Болтая о пустяках, она опускала главное. Кёко все-таки не сумела заставить Юити увериться в том, как счастлива она сейчас, и это было единственное достоинство в ее неискренности и легкомысленности. Такого рода бессознательное утаивание, свойственное простоватым женщинам, люди называют жеманной уловкой, и здесь они сильно заблуждаются. Что касается Кёко, то ее опрометчивость была подобна лихорадке: только во время бреда и проговаривается кое-какая правда. Среди столичных кокеток водится немало кокетливых из стыдливости, из робости. Кёко тоже входила в этот список.

С тех пор как встречи с Юити прекратились, у Кёко вновь начались рецидивы легкомыслия и щегольства. Безрассудство ее не знало границ; ее жизнь не очерчивалась никакими рамками, никакими нормами. За ее повседневным существованием приходили понаблюдать друзья, но ни один из них и представить не мог, что в своей беспутности она точь-в-точь походила на человека, отплясывающего голыми пятками на раскаленном железе. Кёко ни о чем не задумывалась. Ни одного романа не прочитала до конца; осилив одну треть, она перескакивала к последней странице. В разговоре обязательно что-нибудь переврет или напутает. Когда присаживалась, тотчас закидывала ногу на ногу и покачивала ею, будто ей было скучно. Если изредка бралась за писание писем, то пачкала чернилами или пальцы, или кимоно.