Юкио Мисима - Запретные цвета

— Однако один грозился тебя убить.

— Вы все слышали. Они всегда говорят в таком духе. Эти трусишки никогда не подерутся между собой. Кроме того, их кое-что связывает, хоть они сейчас цапаются и рычат друг на друга.

— Связывает?

— Когда меня нет, они спят вместе.

Они сели в вагон второго класса лицом к лицу. Поезд набрал скорость. Никто из них не спрашивал, кто куда едет. Некоторое время они молча смотрели в окно. Пейзаж с моросью окрест железной дороги трогал Юити за сердце.

Они проехали сырые унылые кварталы городских сереньких зданий, затем их сменил пейзаж задымленных черных фабричных районов. За топью и пустошью с узенькой лужайкой возвышался завод, покрытый стеклом. Кое-где стекла были разбиты, и в глубине пустого закопченного помещения свисали вразброс тускло горящие при дневном свете голые электрические лампочки. Затем они проехали старое деревянное строение начальной школы, возведенное на небольшом пригорке. Подковообразное здание насупилось безжизненными окнами. На школьном дворе, залитом дождем, безлюдном, торчала шведская стенка с облупленными перекладинами… После потянулись бесконечные рекламные щиты — пиво «Такара», зубная паста «Лев», синтетические материалы, карамель «Моринага».

Становилось жарко, и юноша скинул плащ. Его новый костюм, белая рубашка, галстук, заколка, носовой платок, даже наручные часы были роскошными и сочетались в неброской гармонии. И не только эти вещи, но и новенькая зажигалка «Данхилл», которую он вынул из кармана, а также портсигар притягивали взоры. «Все сплошь во вкусе Кавады», — подумал Сюнсукэ.

— И где же ты собираешься встретиться с господином Кавадой? — саркастически спросил Сюнсукэ.

Юноша вдруг отвел взгляд от пламени зажигалки, которую он поднес к сигарете, и посмотрел на старика. Тонюсенькое голубенькое пламя не столько заполыхало, сколько призрачно повисло в воздухе.

— Откуда вам известно?

— Я писатель.

— Поразительно! Он ждет меня в Кофуэн, в Камакуре.

— Это правда? Я тоже встречаюсь в Камакуре.

Они помолчали. Юити бросилось в глаза, как нечто красное пересекло темную линию горизонта. Он присмотрелся. Они проехали выкрашенный суриком железный мост, находящийся на реконструкции.

Неожиданно Сюнсукэ спросил:

— Ты любишь Каваду?

Юити выпрямился, расправив плечи.

— Вы шутите!

— Если ты не любишь, то зачем едешь с ним встречаться?

— А разве не вы подбивали меня жениться на нелюбимой женщине?

— То женщина, а это мужчина. Это разные вещи.

— Ха, то же самое. Что мужчины, что женщины — развратны и скучны одинаково.

— Кофуэн, значит… Роскошная, прекрасная гостиница… Однако…

— Однако — что?

— В старые времена, сынок, всякие воротилы от бизнеса привозили в эту гостиницу гейш из Симбаси и Акасаки.

Юити, будто уязвленный, замолчал.

Сюнсукэ не мог уразуметь одного. Как все ужасно наскучило Юити! Только наличие зеркал в этом мире отвлекало от скуки этого Нарцисса. Этот красивый пленник будет содержаться в тюрьме зеркал до конца своей жизни. Кавада знал, как перевоплотиться в зеркало…

Юити заговорил:

— Мы долго не виделись с тех пор. Как поживает Кёко? Вы сказали мне по телефону, что все идет хорошо. — Он улыбнулся, однако не осознавал, что копировал стариковскую улыбку Сюнсукэ. — У всех, оказывается, все хорошо. У Ясуко, у госпожи Кабураги, у Кёко… Так ли это? Я всегда вам доверял, сэнсэй…

— Если ты доверяешь, то почему тебя никогда нет дома для меня? — сказал Сюнсукэ с нескрываемой обидой. И как можно спокойней он продолжил: — За два месяца я поговорил с тобой по телефону два-три раза, не так ли? Более того, когда я предлагал встретиться, ты каждый раз увиливал.

— Если у вас было ко мне какое-то дело, то могли бы написать письмо, я так думаю.

— Я почти никогда не пишу писем.

Они проехали две или три станции. На мокрой платформе, там, где заканчивался навес, одиноко стояла вывеска с названием станции; под крышей в темном, состоявшем из тел заторе была тьма пустых лиц и тьма зонтов; рабочие на линии в промокших зеленых робах смотрели в окна проходящего поезда — казалось, что все это усугубляло молчание между двоими в вагоне.

Словно бы отделенный от своего тела, Юити переспросил:

— Ну как же дела у Кёко?

— Кёко? Как тебе сказать? У меня нет чувства — нисколечко, — что я поимел то, что хотел. Когда там, в темноте комнаты, я занял твое место, лег рядом с ней, когда эта хмельная женщина, не открывая глаз, назвала меня твоим именем «Ютян», я реально почувствовал, как во мне пробудилась молодость, я буквально возродился. Это продолжалось недолго, но я как будто воплотился в твое юношеское тело. Это все. Кёко проснулась, и до рассвета она не посмела пикнуть ни слова. С тех пор я ничего не слышал о ней. Насколько могу судить, такая авантюра для женщины чревата, вероятно, недомоганием. Я очень сочувствую ей. Эта женщина не заслуживает такого обращения.