Арман Лану - Песочные замки

Ах да! Есть еще пилюля. Джульетта — внучка той Джульетты — пользуется пилюлей. Поэтому условия задачи меняются — если только Джульетта не забудет ее принять.

Каменщики срываются теперь с большей высоты. С башнями шутки плохи.

Вокзальные площади в пригородах все на одно лицо: железнодорожные пути, поезда, которые увозят в Париж и привозят из Парижа тех, кто продает свое время за деньги, шоссе с разноцветными велосипедистами в воскресное утро. Порой все это собирается в кучу у переезда, где звонок шлагбаума дребезжит как предвестник судьбы.

На Вокзальной площади разбросаны синие, зеленые и красные кафе — их враждующая клиентура образуется по законам, которые связаны не с одной только местной политикой. На Вокзальной площади, везде и всегда, ждут друг друга влюбленные — страдают, надеются и познают жизнь. На Вокзальной площади Джульетта неизменно пытается удержать за руку свою любовь.

В этот вечер Раймон приехал поездом в шесть двадцать пять. Раймон был, пожалуй, счастлив, хотя ему и было девятнадцать лет. Это замечание может показаться странным, однако даже небольшой опыт убеждает в том, что в юности человек редко бывает счастлив. Он устроился на террасе кафе «Терминюс», поджидая свою возлюбленную, которая возвращалась из швейной мастерской только поездом семь две.

Взрослые за стойкой придирчиво разглядывали этого молодого рабочего с буйной шевелюрой — одевается на бульварах, где костюмы подгоняют по фигуре, насвистывает «би-боп» и пьет пастис.

Что и говорить, молодежь пошла не та! Продавца из модной лавки отличишь от механика разве только по рукам. За стойкой молодежь была на плохом счету.

— Что ж поражаться этим молокососам из Лa Мальну, которые только и знают, что вопить свое уа-дидадицу-бадебибоп! — говорил Бутей, отец Жюльетты, Виктору, хозяину «Терминюса», бросая свирепые взгляды на Раймона.

Раймону было не по себе. Он заметил Бутея. Одному ему ведомыми словами Раймон молил небеса, чтобы Жюльетта не приехала слишком рано. Он не желал объясняться с ее пузатым родителем. Лучше потом. Но будет ли «потом»? Больше всего Раймона удручало то, что в этом «потом» маячит необходимость жениться, и тогда прости-прощай приятели, с которыми ходишь в кино, собираешь в мае ландыши, бегаешь на танцы, купаешься, играешь в футбол. Женитьба — это конец нежному юношескому братству.

Поезда прибывали по неизменному сценарию: свистки пара, скрежет тормозов, астматическая одышка локомотива, потом — разъяренная толпа, преодолевающая площадь на скорости экспресса «Париж — Страсбург», — скорее ужинать, стирать белье, окучивать картошку и поливать зеленый горошек!

Раймон созерцал эту сутолоку, как другие смотрят на морской прибой, и тут он увидел Жюльетту или, точнее, ее вишневое, в цветочек, платье. Она шла прямо к нему. Раймон вздрогнул — ее отец все еще был тут и кричал о деградации молодого поколения. Но вдруг Жюльетта остановилась, обернулась, и — только этого не хватало! — к ней присоединилась мамаша, этакая пышная резвушка, главным недостатком которой, по мнению Раймона, было то, что она являла собой живую карикатуру на дочь.

Обе женщины прошли мимо, и Жюльетта подарила ему печальную улыбку.

Краски заката, счастье, прохлада, свежая зелень на Вокзальной площади — все сразу померкло. Жюльетте от родителей не отвязаться…

Вечер пропал. Тут-то Раймон и почувствовал, что он ее любит… Но… неожиданно происходит драма!

Мать Жюльетты возвращается к «Терминюсу», врывается как фурия на террасу и обрушивается на папашу Бутея; застигнутый на месте преступления, он выбегает, едва успев крикнуть хозяину: «Заплачу завтра». Вот он уже на площади, сцепился с супругой. Очень забавно наблюдать, с какой скоростью выпаливает ругательства эта милая женщина!

Жюльетта незаметно отходит — будто из скромности, — огибает трансформатор и исчезает. Раймон мог бы посмеяться, но он ощущает всю горечь и нелепость этого повседневного комического балета, главный хореограф которого — время, старящее души, сердца и лица. И ему уж вовсе не до смеха, когда Бутей, обернувшись к «Терминюсу», указывает на него, на Раймона! Раймону кажется, что он слышит их разговор: «Ты молчишь и позволяешь ей делать все что заблагорассудится! Речь идет о твоей дочери! Ты что, не понимаешь — это ничтожество все время увивается за ней. Вот увидишь, что она принесет домой в один прекрасный день!»