Святослав Тараховский - Отважный муж в минуты страха

Толя Орел? Конечно, он, и пес его, прекрасно ей знакомый Ривс! Но откуда, почему? Толя должен быть сейчас в Индонезии. Недавно ведь они с Сашей его провожали, полгода, кажется, не прошло.

И Толя ее засек. Обернулся, будто кто-то его окликнул, и увидел Светку.

— Толька, привет, — легко сказала она.

— Привет, — ответил он и слабо улыбнулся.

— Откуда ты? В отпуске? — не очень умно спросила она, потому что знала: нигде и никому не дают отпуск через пять месяцев работы; поняла, что сглупила, и протянула ему батон противоположным концом, с цельной еще попкой. — Ломай.

Хотелось ей, чтобы он отломил, и он отломил и стоял теперь перед ней, жевал хлеб, невнятно улыбался и молчал.

Вопрос висел в воздухе, но она ни о чем его больше не спрашивала, видела: что-то с ним не так. Похудел, глаза красные. Бессонница? Пьет? Что-то с женой, с Петькой, в семье?

— Я в отпуске, — сказал он. — Так получилось.

— Ясно, — сказала она, подумав про себя, что ничего ей не ясно, но что надо, пожалуй, его пожалеть и вопросами не мучить. Захочет, расскажет сам.

Не захотел.

— Как Сашка? — быстро спросил он. — Как там у него?

— Нормально, — сказала Светлана. — Работает, пишет. Все хорошо.

— Привет передай, — сказал Орел и снова довольно беспомощно ей улыбнулся.

— Обязательно, — сказала Светлана. — Он будет рад.

Ретривер ли вдруг дернул хозяина либо Анатолий сделал вид, что, подчинившись псу, вынужден отвернуться и скомкать разговор.

— Пока! — крикнул на прощание. — Спасибо за хлеб.

— Пока, — уже в спину ответила ему Светка. — Звони, Толя!

Реакции не последовало.

Ах, Анатолий! Где твой никогда не остывающий румянец? Где вечный и над всем ироничный хохоток, непробиваемое твое здоровье? Куда девалась твоя крепость, твоя победительная неуязвимость всамделишного орла? Светлана увидела не прежнего Толю, но существо прибитое, бледное, и подумала о том, как быстро может человек превратиться в собственную тень. Что-то случилось с ним в Индонезии, предположила Светлана и снова пожалела Анатолия и немного — себя. «Наверное, плохо, что я не предложила ему помощь, Толька хороший парень и мне не чужой, — подумала она, — но ведь он смолчал, прилично ли было самой лезть ему в душу?»

Весь этот день ловила себя на том, что чаще думает об Анатолии, чем о Саше и собственных переживаниях. Загадка Орла, его явная конкретная беда отвлекли ее на время от своих проблем, даже заслонили их. Но так продолжалось только день; на следующее утро в груди заныла прежняя заноза: Саша, Саша, Саша…

Три месяца — сущая ерунда.

Девяносто дней — огромный срок.

Каждый день одиноко и бессмысленно было ему без Светки, каждый долгий, бесконечный день. Мужчину в таких ситуациях спасает либо работа, либо выпивка. Его спасало и то, и другое.

Приходил в Бюро к восьми, шел до клуба пешком по еще нежарким, пустынным, но уже проснувшимся улицам с автомобильными гудками, лязгом грузовиков, криками грузчиков, блеянием ишаков, развозивших по лавкам продукты и фрукты; возвращался в пустую свою квартиру к девяти вечера и позже, когда в городе уже зажигались огни. Проверял волос, натянутый на двери, — пока не рвали, не волновала его пока иранская контрразведка, и это было неплохо. Пил чай с тонким лавашем, с завернутой в него ароматной, розовой, почти отечественной любительской колбаской, купленной у Арзуманяна. Пил свою сотку виски — не более! — и курил «Мальборо»; однажды за таким занятием отъехал в сон и очнулся, когда сигарета обожгла пальцы; испугался, долго держал пальцы под краном, под ледяной водой, и за вечерним чаем-виски настрого запретил себе курить. Не курить оказалось очень трудно, но он себя заставил и слегка гордился такой над собой серьезной победой.

Работа начиналась с советских газет; они опаздывали на несколько дней, а то и на неделю, но даже несвежими были так содержательны, что он прочитывал их до последних абзацев. Афанасьев, Сахаров, Собчак, Межрегиональная депутатская группа, бесконечные заседания Верховного Совета, ну и, конечно, Горбачев с его «процесс пошел» — общая картина жизни страны вдохновляла Сашу. В стране менялся климат, страну сорвало с насиженного, застойного места, страна отплывала к неведомым и, конечно, прекрасным берегам.

В советском же посольстве в Тегеране изменения ощущались лишь слабыми отдаленными толчками.

Первые две недели он производил раскопки в стопках шелестевших прежних бумаг, отчетах и справках и вскоре финально убедился в том, что секретный Щенников, если чем и занимался в Бюро, то уж точно не вопросами агентства. Сашу по-ребячески занимало, что за человек был его предшественник, и любопытно, как он, выглядел? Он фантазировал его облик, но сложить для себя что-то определенное никак не мог: черты придуманного Вадима двоились, троились и рассыпались в сознании, будто осколки калейдоскопа. Каким был этот современный советский Штирлиц? Большим, маленьким, носатым, курносым, толстым, худым, громогласным или, напротив, обладал голосом вкрадчивым и шипящим, до смерти пугавшим собеседника? Как он вел дела, куда ездил, как жил, с кем общался?