Евгений Жук - Время в тумане

…Он проснулся оттого, что ему казалось: на него смотрит холодная, осенняя луна. Крашев встал, подошел к окну и широко открыл обе половинки. За окном стояла глубокая ночь. Луны не было, но свет, серебристый, зыбкий, лившийся откуда-то из парка, наполнял ночь тревожной, дрожащей сутью. Над парком стояла мертвая тишина, существовавшая, кажется, сама по себе и задавившая не только случайные звуки громадного спящего города, но и ближайшее журчание ручейка.

Зыбкий серебристый свет, отсвечивая в застывшем беззвучном ручье, раздвигал стоящие на берегу корявые ивы и крайние стройные сосны парка. За редким стройным рядом сосен находилось огороженное забором детское царство, и Крашев его прекрасно видел. У входа, боком к Крашеву, стоял высокий Гулливер.

Вдруг резко, как флюгер под порывом изменившего направление ветра, высокая фигура крутнулась, и Крашев увидел, что это вовсе не Гулливер. Вместо Гулливера из парка на него смотрел Фанерный Бык.

— А-а-а, Крашев, — усмехаясь, сказал Фанерный Бык, как всегда, не выговорив половину букв. — Крепко же ты спал. Отчего не позвонил мне, когда приехал?

— Не смог, — привычно оправдываясь, сказал Крашев. — Тут со мной история приключилась…

— Знаю, — упредил его дальнейшие оправдания Фанерный Бык. — В курсе. Поэтому и нахожусь здесь. Неладное приключилось. Только приехал, и вот…

— Стечение обстоятельств. Дурацкая история. Впрочем, ничего серьезного.

— При чем тут обстоятельства? Дело не в них. Дело в тебе самом. Ты меняешься на глазах. И в такое время.

— Я? — удивился Крашев. — Как я могу меняться?

— Меняешься, — покачал своей лошадиной головой Фанерный Бык. — И это грустно. Только представилась возможность опять работать совсем рядом. Мы так на тебя надеялись.

— Что вы, что вы, — уже тревожно заверил Крашев. — Я тот же, все тот же…

— Меняешься, — резко сказал Фанерный Бык, и Крашев смолк. — Вернее, тебя меняют. Но это дело поправимое. Мы тут придумали кое-что. Но ты должен помочь.

— Разумеется, — тут же заверил Крашев. — Если дело во мне.

— И в тебе, — опять резко сказал Фанерный Бык. — И в тебе тоже. Но много слов хорошо лишь к обедне, как говорится. Пора начинать. Включи телевизор.

— Но зачем? — не понял Крашев. — Сейчас ночь. Там же ничего нет.

— Именно поэтому и включи. Именно потому, что каналы свободны.

— Понял, — привычно сказал Крашев, хотя так ничего и не понял, и сделал шаг к стоящему у окна телевизору.

Это был цветной, очень хороший, легкий телевизор на микросхемах. На Урале, в городском торговом центре, его отобрал для Крашева Петров — заводской начальник средств автоматики, большой ученый по телевизорам. Крашев не знал, как, каким способом тот отбирал опечатанный телевизор. Крашев просто дал ему такое задание, и Петров его выполнил, и выполнил хорошо — телевизор показывал прекрасно и надежно. Правда, копание Петрова в телевизорах на складе торгового центра кое-что стоило Крашеву — пришлось подписать давно лежавшее у него письмо директора торгового центра на отпуск строительных панелей, выпускаемых заводом. Но это были уже детали. Главное было то, что телевизор показывал так прекрасно и надежно, что Крашева даже раздражало пустое его включение сыном, когда тот приезжал домой, на Урал, в свой последний летний отпуск.

Преодолевая и сейчас возникшее внутреннее недовольство от предстоящей холостой работы телевизора, Крашев включил его. Экран быстро засветился. Но это свечение не было бессмысленной рябью случайных электронов, шипящих случайным шумом. Постепенно, очень медленно, в полной тишине, такой же призрачной, как и за окнами дома, на экране формировалось что-то мало знакомое, но имеющее какой-то смысл.

— Докладывай, — приказал Фанерный Бык. — Докладывай, что на экране.

— Я ничего не пойму, — сказал Крашев. — Что-то неопределенное.

— На экране должна быть ракета. Ракета на пусковой установке.

— Ракета? — удивился Крашев.

— Ракета — в контейнере. Ты ее не увидишь. Ищи пусковую установку — громадную тупорылую машину.

Пристально вглядывался Крашев в бесформенные, мятущиеся цветные куски, переходящие друг в друга, и ничего не понимал… Но вот резко, будто кто-то невидимый крутнул ручку настроечного аппарата, на экране появилась поляна, окруженная лесом. Это был именно лес, с его неухоженностью, неприбранностью и в то же время аккуратностью и естественностью буреломов, упавшего сухостоя, неутоптанной травы и неизломанного кустарника. Картина сменилась, стала крупней, просторней, очень четкой и ясной. Лес и поляна высвечивались тем же серебристым зыбким светом, что и воздух над парком, так же наполнявшим экран тревожной, дрожащей сутью. Крашеву показалось, что пусковая установка должна быть где-то рядом — за парком, в лесу.