Николай Псурцев - Тотальное превосходство

Выкатился из автомобиля с ревом, злобой и ужасом. Злоба ковырялась в глазах, ужас выдирал кадык, а рев приканчивал голос. Побежал от автомобиля, колотя себя по щекам, по животу, по ушам (бедные, бедные, бедные уши), задыхался, втягивал рвоту обратно в желудок, икал, икал, запихивая ее все глубже и глубже, думал заплачу, но все-таки не заплакал…

ТОТАЛЬНОЕ ПРЕВОСХОДСТВО. Превосходство во всем и над всеми. И прежде всего превосходство себя над собой. ИГРА и ВЫЖИВАНИЕ — вот мой СМЫСЛ. А теперь еще и ТОТАЛЬНОЕ ПРЕВОСХОДСТВО. Над всеми. Над собой. Во всем. Я засмеялся. Все просто. И не следует никогда и ничего усложнять. Все просто…

Походка изменилась, когда возвращался.

Убегал, разбрасывая ноги по сторонам, сгорбившись, скорчившись, спотыкаясь о песчинки, пылинки, окурки, хромая ломко на затекшей ноге…

Возвращался надежно, уверенно, с настроением, вольно, расслабленно, не виноватый, с тихой, понимающей улыбкой, разобравшийся с собой, договорившийся с собой, надолго ли?..

Девочка все время, пока ехали, обнимала то мою руку, то мою ногу, то мою голову, мешала вести машину и контролировать дорогу, сама того не желая, конечно, не плакала, не смеялась, только спрашивала все время, а отчего и почему это я так быстро от нее убежал, все было ведь так приятно и так неожиданно…

— Что движет нами? Каждым? Иногда голод и жажда. В основном секс, смерть, стремление к власти, стремление к величию, женщины знают еще о такой категории, как любовь. — Настя рассматривала мое ухо основательно и внимательно, каждый изгиб, все волоски, родимые пятнышки, цвет, гладкость, наличие нечистоты, с надеждой, сожалением и нежностью одновременно, прощаясь, забираясь взглядом внутрь уха, пытаясь таким образом проникнуть внутрь меня самого, ко мне в мозг, предполагая узнать, верно, там мои планы и сорвать их или что-то изменить, может быть, в моих чувствах, прощаясь. — Все остальное говно, то есть несущественно. Только эти базовые категории эротичны. Только мысли о них, воспоминания о них в состоянии приносить возбуждение, воодушевление, удовольствие, радость, взывать к действию, понуждать к совершенствованию. Всегда не о том говорим, всегда не о том думаем… Сверяться нужно беспрерывно именно с этими категориями, что бы ни делал — искусство, бизнес, политику… Секс предполагает жестокость, власть предполагает жестокость, величие предполагает великую жестокость. Чтобы стать кем-то, ты обязан быть монстром… Уничтожить условности, разрушить ограничения, поломать рамки… Монстр — это завораживает… Это настоящее… Я хочу стать монстром. Я хочу насладиться величием… А тот, кто следует по этому Пути или только готовится следовать по этому Пути, тот никогда, и никому, и ничего не прощает… Прощение — это самый что ни на есть постыдный и самый что ни на есть унизительный грех на этой земле…

Девочка целовала меня демонстративно, я уворачивался и щипал ее за коленку, грозил ей пальцем, организовывал страшные рожи, ловил зубами пролетающих мух, плевался ей в ноздри и выдергивал с темечка у нее волоски, а она обнимала то мою руку, то мою ногу, то мою голову и демонстративно и показательно целовала меня, я уворачивался — в квартире Насти-старшей, ровно напротив нее, сидя на длинном, глубоком диване…

Настя-старшая тоже обнимала меня и целовала меня, когда я привел к ней девочку (взялась целовать еще настойчивей и еще прожорливей после того, как я рассказал ей о смерти ее печальных обидчиков — донес, правда, до девушки все без суровых подробностей), вдавливала слезы обратно в глаза, запыхавшаяся, мокрая от пота и слюны, с обкусанными губами, с обкусанными ногтями, ясно, что боялась, переживала, много думала, о чем только? и девочку к себе прижимала, умиляясь, обнюхивала ее, пробовала на язык, щекотала ей пяточки, чесала за ушками, забавно урчала, задорно мяукала…

Когда девочка беззлобно, но с неудовольствием, морщась, оттолкнула ее от себя, вытиснулась из ее рук и побежала ко мне, села на диван рядом, зачмокала губками возле моего лица, удивилась. Постороннюю улыбку, найденную в воздухе случайно, не соответствующую по цвету глазам, а только — выражению взгляда, прибила к губам, поворачивалась налево-направо, как высматривая кого-то, но только делая вид, играя, под ноги, наверх, нахмурившись, качала головой, разлетались руки по сторонам, мама твоя рядом, мама твоя здесь, мама твоя — это я, а дядя тебе тот чужой, он никто, ты его не знаешь, мама твоя рядом, ты не видела меня несколько месяцев, и ты даже по мне нисколечко не соскучилась.