Николай Псурцев - Тотальное превосходство

Девочка еще действительно пока некрасивая: длинный носик, тонкие губки, глазки большие, но кругленькие, растопыренные, удивленные, как у филина. Смотрит на маму искоса, не надеется шевельнуться, что-то хочет, а что именно, определить невозможно, не исключено, что — незатейливо — п исать, два года всего-то, мычит, не говорит, про мир на нынешний час знает только недоброе, и это учитывая, что…

…Облизывает целиком, без остатка, не упускает ни единого миллиметра, девочка моя, дочечка, зернышко, сердечко, кровинушка; девочка ворочается, корчится — недовольна, на диване, отмахивается руками, отбивается ногами, ворчит, кряхтит, понятно и ясно не говорит, зубки в слюне — искрятся, голая, но не мерзнет, в доме тепло; Настя задыхается от восторга, от упоения, от наслаждения, стонет, глаза текут, водит невольно бедрами туго вперед-назад, обожаю, обожаю…

…«Ты — это я. Я — это ты. Я красивая, ты уродливая. Не выправляешься. Хотя и пора бы уже. В четыре года видно начало. Нос неумеренный, хотя и обмеренный, и не однажды и даже не дважды, губки — как ниточки, глазки монетками. Ты — это я, а я — это ты. Дисгармония разрушает мир. Я болею, когда смотрю на тебя. Я обожаю тебя, но я болею, когда смотрю на тебя. Я придумала, как тебе сравняться со мной. Это опасно — хотя и несложно. Так будет правильно. Я обещала нам счастье. Неправильно, как сейчас. Неправильно, если не действовать… Только терпеть, дочечка, надеяться не обязательно…»

Девочка на операционном столе, крови много, врачи нервничают, потеют под шапками и под повязками, Настя видит, как дрожит щиколотка у хирурга, а медсестра все время чешет лобок; не лицо — месиво, реаниматоры рядом, в коридоре, за дверью хнычет мужчина, кто-то умер, не лицо — пульсирующая воспаленно ало-черная слизь, неужели случится хорошее…

Если сегодняшнее прибудет в назначенный пункт и в нужное время, без случайностей и без осложнений, у девочки родится лицо матери, вот тогда станет настоящей дочерью, а то будто бы возникла из ничего или от кого-то другого, так утомительно думать об этом, хотя и знаешь, на самом-то деле, что все совершенно иначе; доктор рисовал на лице девочки, бесстрастный и невеселый, лицо Насти, так, как и было заказано, приговаривал, матерясь, не стесняясь: «Располосуем, не соберем, мать твою, если соберем, назначим себя гениями, демоны покорятся, завоюем Вселенную, располосуем, не соберем, мать твою, если соберем, демоны покорятся…»; сейчас за операционным столом исключительно отдавал указания, больше ничего не говорил, только лодыжка тряслась и на халате вдоль позвоночника проступал пот глянцевыми каплями, не видел, как медсестра то и дело чешет лобок, и с каждым разом вся яростней и яростней, закатывает глаза, заводясь, задыхаясь, любил свет, но хотел во тьму, спрятаться и молчать, не шевелиться, не надеялся и не верил, просто работал, вдохновенно, сосредоточенно и без ограничений. «Вот с ним хоть сегодня, хоть вот нынче, на глазах у всех, так еще приятней, — рассказывала себе Настя, охлаждая лицо ладонями, глотая слюну трудно и липко, безуспешно унимая зуд в самом низу живота. — Он настоящий, он знает, что хочет, он сильный, он выбирает главное, и потому он красивый, истинно красивый и непридуманно сексуальный, я могу кончить, только лишь глядя на его спину, на его пот и на его вздрагивающую пятку, слушая голос…»

За причиной появляется следствие, но следствие влияет и на причину — так есть. Изменит лицо девочку — обязательно, так будет. Судьбу матери не повторит, Настя рассчитывала, но будет так же нравиться, нервировать и возбуждать и, может быть, даже и заставит кого-нибудь себя полюбить и отыщет или сотворит в себе талант любить кого-то сама — что важнее. До нынешнего часа девочка боялась себя, мерзла, появляясь на людях, даже в жару, даже в протопленной комнате, плакала, заметив свое отражение, ясно видела, что меньше ростом, чем все ее сверстники и сверстницы — хотя это и было вовсе не так, полагала уверенно, что все ее вокруг ненавидят, надсмехаются над ней, плюют в нее, блюют, вспоминая о ней… Изменится — обязательно…

…Демоны покорились. Какие? Откуда? Но не имеет значения. Доктор ожидаемо полюбил себя и впервые применил к себе неподдельное и непростительное уважение, за все свое существование на этом свете, другого пока не знал, наполнился наконец счастьем, и до самых своих пределов, требовательный, между прочим, и отчаянно ненасытный, брызгался им, счастьем, по сторонам благодушно; так принялся вдруг обожать мир, что пожелал заняться его переустройством и переоборудованием — глобально, ныне, правда, еще не решил, как — скорее всего пока начнет ездить по миру, выискивать особо некрасивых людей и вынуждать их немедленно заняться своей внешностью, догадывался с удовлетворением, что не будет ни в коем случае отказываться от принуждения и силового… Девочка действительно у него получилась восхитительной.