Жозеф Кессель - Всадники

– Где ты шлялся? – спросил он бесстрастным голосом.

И, не дожидаясь ответа, приказал: —Чаю!

– Конечно, конечно! – вскричал Мокки. – Сейчас получишь и сразу почувствуешь себя лучше, а то у тебя неважный вид… Но ведь тебе удалось все-таки хорошо поспать, и довольно долго, правда?

– Чаю! – повторил Уроз.

Мокки кинулся к дверям. Уроз смотрел вслед ему с ненавистью.

Этот недоумок смеет его опекать. Уроз начал шепотом бормотать: «Ну, вы еще увидите. Все… Все увидите». Он по-прежнему ведет игру, по-прежнему распоряжается судьбой. Какую игру? Какой судьбой? Он и сам не знал, но это не уменьшало его решимости.

– Ну, вот, чай горячий… лепешки горячие, мягкие… ничего другого здесь нет, но то, что есть, все вкусное, – приговаривал громким голосом Мокки, ставя нагруженный поднос.

Каждое движение этого сильного, пышущего здоровьем парня, именно оттого, что оно выражало силу и здоровье, воспринималось Урозом как оскорбление. Особенно раздражал его подчеркнуто добродушный тон, добродушный голос, каким говорят, когда хотят ободрить больного ребенка или пугливую лошадь.

Уроз с жадностью выпил все содержимое чайника, но от лепешек отказался.

– Ну, попробуй, ради Аллаха… эту лепешку только что испекли специально для тебя, – стал умолять Мокки.

Уроз схватил лепешку, скомкал ее в мягкий комок и швырнул на пол. От ярости лицо его казалось еще более худым, а скулы еще более выпятились вперед. Мокки подумал: «Я его убиваю». И сказал с неумелой притворной веселостью:

– Ты прав… Есть через силу нехорошо. Голод сам подскажет, когда надо есть. К тому времени будет готов и шашлык, и самый наилучший рис… Я сам пойду куплю… Здешний хозяин, Гулям, весь в твоем распоряжении. И брат его тоже.

– Мне никого не нужно, – отвечал Уроз. – Накорми Джехола, а потом купи все, что надо в дорогу. Вот, больше ничего не надо.

– Какая дорога? – пробормотал Мокки. – Опять в гору! Еще выше, еще холоднее, еще безлюднее?

– Боишься? – спросил Уроз.

– Поговорил бы ты с Гулямом! – воскликнул саис. – Он мне рассказал, какие тут опасные тропы…

– Конечно, для горбуна… – сказал Уроз.

– Он слышал от проезжих, а они-то знают, – настаивал Мокки.

– Ты до такой степени боишься? – спросил Уроз.

В наивных глазах саиса появились слезы. Для блага Уроза он согласился бы на переживания в тысячу раз более страшные, чем те, что ему довелось испытать накануне. Но помогать ему губить себя он не мог. И он произнес на одном дыхании:

– Да, я очень боюсь. Ты не перенесешь дорогу через горы. Я только что видел труп. И не хочу, чтобы по моей же вине мне пришлось везти твой труп. Как после этого я бы посмел появиться перед Турсуном? Как?

Мокки набрал в легкие воздуха и с отвагой, подсказанной отчаянием, крикнул:

– Не могу. Я не могу ехать с тобой.

Он упал на колени, поцеловал руку Уроза и очень тихо произнес:

– Нет, это действительно так: я не поеду с тобой.

По этому жесту и по его голосу Уроз понял, что ни приказ, ни просьба, ни угроза не заставят его саиса подчиниться. Дрожь пробежала по его телу. Он вдруг понял, что без него он не может ничего, что без него он ничего не значит. И от этого он почувствовал вдруг к нему такую ненависть, с которой ничто не могло сравниться. Ледяная, она проникала буквально в каждую каплю его крови.

– Ты дрожишь. Тебе холодно? Настолько холодно? – спрашивал его Мокки.

Он заметил, что его чапан, в который ночью он укутал Уроза, сполз и накрывал теперь чопендоза только до середины его тела. Но когда он попытался поправить его, Уроз вырвал халат из рук саиса и грубо отбросил в сторону. Сломанная нога обнажилась. От грязной намокшей ткани, покрывавшей место перелома, потянуло неприятным запахом. Джехол понюхал воздух, пошевелил ноздрями, встряхнул головой и, чтобы быть подальше от вони, начал вставать. Рука Мокки ухватила его за гриву и прижала к земле. Жеребец дружелюбно заржал и опять вытянулся, прижав шею к боку Мокки.

«Они оба настроились против меня, – мысленно сказал себе Уроз. – И мой саис, и мой конь».

Лежа у их ног, он смотрел, не мигая, на эту пару. Мокки и Джехол. Мощные… Простые… Созданные друг для друга. Так бы и содрал с обоих живьем кожу!

От такого взгляда Мокки еще глубже запустил руку в гриву коня, еще сильнее прижался к нему.

В углах рта Уроза выступили капельки желтоватой пены. «Мой саис уже считает, что мой конь перешел к нему, – мелькнуло у него в голове. – Что он отныне принадлежит ему… Клянусь Пророком!»