Георгий Эсаул - Рабочий

Рог у носорога небольшой, но заметно отличается от рога бегемота, потому что у бегемота рога нет.

Бегемоты злые, мать их, затопчут большими свиными ногами.

Отдыхаю на боку, силы собираю, но, чтобы значимо лежал — с укором и немым вопросом в очах смотрю на неё и жду, чтобы она открыла дверь в квартиру и позвала меня за собой, или втащила, а затем рассказала историю шубки из горностая.

Я бы зажег свечку — потешно мы свечки зажигали на коллоквиуме, освещали, просвещали: нам электричество отключили за неуплату, а мы свет несем свечками, даже чуть не спалили ценнейшие труды и скрипку Монмарти.

Скрипка, нет, не похожа она на скрипку, даже на го-лую виолончелистку не похожа.

Приезжал мой друг из Канады, деньгами сорил, словно курей кормил.

Всё показывал, как он хорошо в Канаде устроился дровосеком, или гомосеком.

Друг повел меня в сауну, и виолончелистку голую заказал, как высший шик.

На балерину голую денег у него не хватило, а на виолончелистку — в самый раз, словно три дуба продал.

Я просил пригласить поэтесс — намного дешевле они виолончелисток и душевнее.

Но на поэтесс друг не согласился, а, когда решился, то деньги — фью, улетели хваленные, и никакой он не бо-гач канадский, а — бедняк.

Против моей докторской диссертации его канадская пила «Френдшип» не пилит.

Чуть я не заснул тогда на лестнице, когда на шубку смотрел и виолончелистку вспоминал с небольшой гру-дью.

Грудью она по струнам водила — смешно, но никако-го эстетического удовольствия я не получил, потому что ошпарился кипятком.

Нет, не похожа в шубке на виолончелистку, потому что шубка — вторая кожа с шерстью, и была она лицом бледная, а губы накрашенные, ярко красные, словно пила кровь молодого лорда Джастина.

Наша модель Водопьянова, как вышла один раз за лорда замуж, так у неё по жизни и покатили женихи мил-лиардеры, в очередь стояли, потому что миллиардер про-стую девушку не возьмет, ему только после другого мил-лиардера подавай.

Но девушки по сравнению с искусством — ноль, и в прямом смысле, что ноль без палочки, потому что у деву-шек ТАМ пусто, вакуум, как у Венеры Милосской.

Это меня видения напугали, не привидения, а — видения кошмарные.

Иногда, когда я болею, я крепко держу себя за руку, чтобы сам от себя не ушел в расстройстве и потрясении нервами — так колдун вуду видит себя со стороны.

После дня искусства я долго болел, но болел не поэ-зией и не прозой, а болел неподвижным вглядыванием с усиленными попытками сообразить и исполнять свои мысли обыкновенно, как в книгах.

Думал я, а она в своей шубке смотрит на меня с вы-ражением восторга и мучительного страха, присущего сту-денткам на экзаменах.

Я решился на лестнице, что завтра же схожу к нарко-логу и спрошу его о смысле жизни с девушкой, с женой, которая уходит в никуда и из ниоткуда возвращается в горностаевой шубке на голое тело.

— Жена наставила тебе рога, а ты в запой ушел, ин-теллигент? — Лёха не жалел мужчину, не испытывал к нему дружеских чувств, но разговаривал с ним на равных, потому что одного мужского пола. — Больше закусывай, на других баб посматривай, тоска тогда и уйдет, как стружка с детали.

Если бы ты работал на заводе, то понял бы меня сра-зу, а так — пройдут годы, горностаевая шубка твоей жены истлеет, у тебя борода вырастет и выпадет, и ты поймешь, что бобина для мужчины значит больше, чем баба.

— Вы, бедное создание, меня смеете принимать за слабую особь, что не в силах постоять за честь жены в шубке! — интеллигент разозлился, теребил галстук, но в драку с рабочим не лез, понимал, что кулак сильнее искус-ства. — Вы не смотрùте на меня, как на голодающего кро-кодила; я только с виду слабый, а ум интеллигента он намного прочнее ума рабочего.

Вы же не знаете Пастернака, а я Мольера в подлин-нике наизусть знаю, словно у меня не мозг, а — быстродей-ствующий компьютер.

Я вас на дуэли, милейший, сражу наповал стрелой не Амура, а — пития.

Питие есть веселие на Руси! И только мы, интелли-генты понимаем правильно питие, пригубляем, а не как вы — бадьями сивуху кушаете.

ХА-ХА-ХА-ХА!

Интеллигент налил в пластиковый стаканчик на до-нышко пиво, чуть-чуть прикрыл дно, словно стеснялся за трудовую интеллигенцию.

Лёха щедро, без спроса долил стакан интеллигента доверху водкой и прямым рабочим взглядом, взглядом, ко-торый сокрушал скульптуры голых баб в Зимнем Дворце, уничтожал интеллигента.

Интеллигент дрогнул, махнул рукой, а затем в бес-шабашной решительности, словно брал урок музыки у Ба-ха, выпил стакан до дна!