Георгий Эсаул - Рабочий

— Вы поможете мне исправиться, братец! — интел-лигент мягко улыбнулся, снова погрозил пальцем — так учительница грозит пальчиком физруку.

Он упал мягко, по-интеллигентски раскинул руки, будто убитый красноармеец.

Лёха допил пиво из бутылки интеллигента, почесал себе за ухом (нет ли вшей?):

— Во как!

После смены Лёха принял немного на грудь с Сере-гой, Колькой и Митяем, пошел в душевую — сегодня вспо-тел и прокоптился у станка, как поросенок на вертеле.

В душевой кабинке кто-то фломастером написал на стене свежую мысль «Анатолий Маркович — гад», и Лёха подивился — надо же, не поленился парень, взял под душ с собой фломастер — так браконьер на охоту берет плюшево-го зайца для приманки медведя.

Лёха голый стоял под душем, закрыл глаза от удо-вольствия, приглаживал волосы и фыркал буйволом в ин-дейской резервации.

Когда он открыл глаза, то обнаружил, что на него пристально смотрит кадровичка Елена (по совместитель-ству уборщица), похожая в своем гневе на евнуха из гаре-ма падишаха.

Елена в белом халате уборщицы, в резиновых тапоч-ках, в желтых резиновых перчатках (Лёха вспомнил — сан-технические) озиралась на швабру, но мило и естественно, словно не в мужской душевой, а на гребном канале чемпи-онка России по гребле на байдарках.

Лёха смутился, прикрыл руками низ живота, будто прятал дурную болезнь.

Он ждал, что Елена протрет пол и уйдет в свою рабо-ту, дальше по цехам и душевым с грязными полами.

Но молодая девушка не уходила, а внимательно осматривала Лёху, словно с него мерку на гроб снимала или на свадебный костюм.

«Полюбила меня Елена, проняло её, — Лёха подумал с неудовольствием, потому что Елена ему не нравилась, и особенно — её сын от неудавшегося жениха, который сей-час спокойно делает других детей другим женщинам. — Таскается, на любовь нарывается, молодая горячая кобы-лица.

Что любовь? — пыль между ног.

В цеху пыль полезная, трудовая, а любовь — пыль пу-стая, ненужная, потому что невидимая, как заноза в попе.

Нашла девка время и час, пришла к голому мужику в душ, ждет, когда я на неё напрыгну, как щеголь набрызги-вает на балерину на сцене.

Отдастся мне со страстью, а потом зарыдает, скажет, что я её соблазнил, обесчестил — это рожавшую женщину, и теперь, как честный человек должен взять в жены и усы-новить ребенка, словно я только что откинулся с кичи и мне нужна хорошая репутация семьянина.

Ладно бы — балерина, а то — кадровичка-уборщица без стажа.

Балерин я не люблю, но они в глазах общества что-то, да и стоят; большие деньги люди за балерин платят, а за уборщицу денег никто не даст, потому что уборщица по индийской системе каст стоит ниже полицейского.

Под халатом, небось, ничего Елена не надела, чтобы не мешало нам, и процесс прошел быстро, без запинки, и никто бы не прервал нашу добрачную любовь.

Бабы думают, что весь мир для них создан со звезда-ми и Луной.

Хорохорятся, выпендриваются бабы, особенно в шалмане после смены, а как до дела дойдет, до рабочего станка, так станину от щетки-сметки не отличит, словно гуталином глаза залила».

Шутка о том, что баба не отличит станину от щетки-сметки, рассмешила Лёху, и он тихонько захихикал, как вуерист в кустах.

Но затем устыдился своего смеха подпольного:

«Что обо мне подумает Елена, когда я голый под ду-шем смеюсь, словно наступил на сальник.

Подумает, что я над её внешностью и чувствами хо-хочу.

Женщины всегда думают плохое, когда мужчина смеется, и кажется бабам, что мы, мужички, только тем и живем, чтобы на них внимание обращать и смеяться по каждому их прыщику.

Дуры бабы!»

Лёха удержал смех, решил, что перебьет взгляд Еле-ны своим взглядом, и долго, пристально смотрел ей в глаза — так прокурор смотрит в глаза подсудимого миллионера.

Елена взгляд не отвела — понятно, что к свадьбе гото-вится, поэтому крепится, будто винт в неё стальной вкру-тили.

Лёха оробел, отвел взгляд, смотрел на ноги Елены, нормальные ноги, женские, и заканчиваются, наверняка, нормально потому что Елена родила ребенка.

Кадровичка, уборщица, но не балерина и не виолон-челистка.

Лёха вспомнил интеллигента из шалмана, когда ин-теллигент хвастался, что для него и его друга в сауне голая виолончелистка музыку извлекала из виолончели.

«Почему у нас на заводе, в раздевалках, или у станка не прохаживаются голые виолончелистки? — хмельная мысль пошла под корни волос, и Лёха еще сильнее захме-лел. — Одна виолончелистка на всех работяг: мы под ду-шем смываем усталость после рабочего дня или ночи, а она голая на пластиковом желтом табурете — пластиковый, чтобы в душевой не намокал — наяривает Шуберта на вио-лончели.