Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы - Сочинения

— Отвар, а ну-ка травани про мокряк!

Еще летом бугор пнул Глаза по ноге, а потом и воры несколько раз в это же место попадали, и кожа, отбитая от кости, гнила. Когда ему и вторую испинали, он стал ходить в санчасть. В санчасти мази — дрянь, и ноги у Глаза не заживали.

В зоне у воров и актива — привычка пинать по ногам. И у многих ноги гнили.

Вскоре Глаз получил хорошую мазь из дома и стал лечить себя сам. Когда разбинтовывал ноги, терпкий запах гниющей кожи бил в нос. У других ребят раны на ногах до того загнили, что они еле ковыляли. Но все равно они мыли полы и ходили в наряды.

Раны постепенно у Глаза стали затягиваться, мазь помогала.

Был в седьмом воспитанник по кличке Клубок. Срок — три года. Больше половины отсидел. Ноги у него гнили — их отпинали. Клубок всегда ходил прихрамывая. Раны не заживали. Клубок работал в обойке и был с Глазом в хорошем отношении.

Как-то во время работы в цех пришел дпнк и сказал Клубку, чтоб он шел на свиданку. Клубок ответил, что на свиданку не пойдет. Парни уговаривали его, но он отмалчивался.

Глаз, как и все, не понимал, почему Клубок не идет на свиданку, и решил поговорить.

— Клубок, — сказал Глаз, — ведь к тебе мать приехала, почему ты не идешь?

Клубок отложил локотник и взглянул на Глаза. Ему надоело отмалчиваться.

— Глаз, не надо уговаривать. Мне было тринадцать лет, когда мать меня отдала в бессрочку. А я никакого преступления не совершал. Ей просто от меня надо было избавиться. Жили мы в коммунальной квартире, и у нас была маленькая комната, а к ней ходили хахали. А я мешал. Вот она и избавилась от меня. А в бессрочке я раскрутился. За что, паскуда, меня в бессрочку сдала?

Глаз отошел от Клубка. Крыть нечем.

Опять пришел дпнк. Но Клубок молчал. Тогда дпнк сказал:

— К тебе не мать приехала, а твоя соседка Монина приехала к сыну. Просила и с тобой повидаться.

Клубок, услыхав, что сейчас не мать, а тетю Дашу увидит, захромал к вахте.

Самым примечательным воспитанником на седьмом отряде, да и на всей зоне был Вася Шмакин. Жил он в отделении букварей, вместе с Амебой. Правая сторона у Васи парализована. Когда шел, на левой ноге приподнимался, волоча по земле правую, скрюченную ступню. Правая рука работала плохо, кисть всегда согнута, и держал ее возле живота, будто намеревался погладить живот. Говорил Вася неразборчиво и медленно, картавил и за минуту больше десяти слов сказать не мог. Никогда не умывался, и Глаз ни разу не видел, чтоб он в баню пошел. Конечно, в баню ходил, потому что белье менять надо. Но мыться в бане без посторонней помощи ему было нелегко. Когда утром вставал, медленно натягивал брюки, иногда путая штанины. На брюках не было ни одной пуговицы, и потому ширинка топорщилась. Вместо ремня подпоясывался веревочкой, а так как одна рука плохо работала, то завязывал веревочку слабо, и она часто развязывалась. Ребята, кто любил подхохмить, сдергивали с него брюки, и он стоял в трусах, еле выжимая слова ругани. Лицо Васи заросло коростами. Часто на него падал.

Васю в отряде называли вором. На работу ходил, но не работал. В школу не ходил вообще. Он плелся сзади отряда, с трудом преодолевая расстояние от отряда до столовой или от отряда до производства. И еще его била падучая. Глаза у него — маленькие и узкие, и смотрел на мир, будто только проснулся. В отряде его долбили все, кому не лень. Ел медленно, низко склонившись над миской. Отряду подадут команду «встать», а он только за второе принимается. Но его никто не торопил, и обратно в отряд плелся, часто останавливаясь для передыху. Он никогда не улыбался. На свиданку к Васе никто не ездил и не слал посылок. Жил, как и многие, впроголодь. У него в кармане всегда лежат кусок хлеба. Он поднимал его в столовой с полу. Шустряки и активисты часто бросались хлебом, и его в достатке валялось на полу. Грамоту Вася не разумел и письма к нему не летели. То ли у него не было родителей, то ли они от него отвернулись.

Ни воры, ни актив Васю не трогали. Они к нему, как и к Амебе, не прикасались. Западло. Для них он — неприкасаемый. Некоторые парни, пошустрее, издевались над ним. Пнут его и отбегут, смеясь, зная, что не догонит. Вася прикладывал усилия и ковылял за обидчиком, плача. Слезы текли по коростам, и он их не смахивал, а в дикой ярости, кривя от злобы лицо и сознавая, что парня не догнать, упорно переставлял правую ногу и двигался в сторону обидчика. В такие минуты он был страшен, но его никто не боялся. Он был пугалом, и многие над ним потешались.