— Помянем отца, — сказал Виктор.
Из сумки достали закуску, из другой — водку, и люди, выпивая, стоя закусывали.
— Егор Иванович, помяните отца, — сказал Виктор.
Он выпил стопку и закусил хлебом с колбасой.
Вот и по второму кругу стопка пошла, и Виктор сказал:
— Поминки в столовой. Здесь только водкой поминаем. В столовой я подписку дал, чтоб без водки. Сейчас — так, — он чуть помолчал. — Да и водку-то пришлось у грузчиков брать, заведующая сказала, чтоб в очереди стояли. Похороны там, или свадьба, им разницы нет. А я бросил на лапу грузчикам, и они сделали.
Кто-то уже и по третьей прикладывался, но люди редели, спускаясь к автобусам. Егор Иванович с Виктором шли последними.
В столовую люди тянулись: кто руки мыл, кто у дверей стоял, куря и болтая — языки развязались.
Подали борщ из квашеной капусты, и ложки стучали редко. Ждали второго. А вот и оно появилось — гуляш с картофельным пюре. Многие впервые поминали покойного без водки: нарушен русский обычай — и обед поминальный драл глотку.
Из столовой люди расходились группами. Некоторые сбрасывались, шаря по карманам.
Виктор, подойдя к Егору Ивановичу, сказал:
— Пойдемте к нам. Еще помянем.
Он шел среди родственников Ильи Ильковича, и так скверно было у него на душе: предателем себя чувствовал.
В квартире в нос ударил трупный запах. Родственники покойного сели на диван и стулья. Виктор сказал:
— Это Егор Иванович. Он вместе с отцом сидел в лагере, — и, посмотрев на него, спросил: — Вы у нас бывали?
— Нет.
Пожилая женщина в черном сидела на стуле и утирала платком слезы. Виктор шагнул к ней и, положив руку на плечо, тихо сказал:
— Хватит, мама.
Не думал Егор Иванович, что с похорон попадет в квартиру покойного, и, посмотрев на вдову, опустил взгляд; потом, подняв, оглядел родственников покойного — они смотрели на него изучающе, и с хрипотцой сказал:
— Извините, — кашлянув, он повторил, — извините, — и стал говорить быстро: — Простите меня, простите, — но тут осекся и проглотил слова.
ЕМУ ХОТЕЛОСЬ СКАЗАТЬ: «Я не сидел в лагере с Ильей Ильковичем, а вел у него следствие. Я — бывший следователь. Увидав похороны — пошел следом . От женщин услыхал , что хоронят Илью Ильковича Ильченко , и сел в автобус и поехал на кладбище. Хотел проводить его в последний путь. Я виноват перед ним , нас тогда убедили и все мы верили, что ведем следствие у врагов народа . Мы избивали их , заставляя признаться , в чем они виновны не были. У Ильи Ильковича на щеке был шрам , так это я , когда вел следствие , ударил его, и он, падая , задел за печку и распорол щеку . Я бы хотел сейчас извиниться перед Ильей Ильковичем живым , но его нет, и я извиняюсь перед вами — простите меня! Простите!» НО НЕ СМОГ ЕГОР ИВАНОВИЧ СКАЗАТЬ ЭТО .
Он стоял посреди комнаты, и на него все глазели. Виктор вышел и быстро вернулся: принес стакан водки, маринованный помидор и пластик колбаски.
— Выпейте, — сказал он, протягивая Егору Ивановичу стакан.
Егор Иванович водку выпил, но от протянутой закуски отказался. С пластиком колбаски и помидором Виктор стоял и смотрел, как у Егора Ивановича дергалась левая бровь.
— Простите меня, ради Бога, простите, — сказал Егор Иванович и направился к двери, взглянув на портрет Ильи Ильковича Ильченко.
Его провожал Виктор, так и держа в одной руке пластик колбаски и маринованный помидор. Сок из него капал на пол.
Отворив дверь, Егор Иванович посмотрел на Виктора и громко сказал:
— Всего хорошего.
И вышел.
«ПОЧЕМУ, ПОЧЕМУ Я НЕ РАССКАЗАЛ ИМ ВСЕ ЭТО? Испугался? Да не-ет. Просто, я — задубелый. Нет-нет, надо было покаяться, — думал Егор Иванович, идя в противоположную от своего дома сторону. — А может — это не тот Ильченко?»
На мгновенье вспомнил случай.
Несколько месяцев назад в дверях раздался звонок. Он открыл дверь. За порогом стоял, с фонарем под глазом, алкоголик Семкин. Жил он неподалеку и всегда ходил с фингалами: не пройдет как следует под одним глазом, ему под второй засветят.
— Здорово, — сказал Семкин.
— Здравствуй, — ответил Егор Иванович.
— Я звонил в десятую квартиру, а там никого нет. Скажи, там живет Саня? Н-ну-у, он еще вмазать не любит, — и Семкин приставил к кадыку кривой и прокуренный указательный палец.
— Живет.
Семкин молчал, и Егор Иванович хотел притворить дверь, но тот, видно, решил выяснить наверняка, и спросил:
Читать дальше