Кирилл Гольцов - Остановка последнего вагона

— Вот здесь притормозите, — попросил я и, неторопливо выбравшись на зашарпанный тротуар, в тот же миг увидел перед собой водителя, который, переминаясь с ноги на ногу, начал. — Ну, это, по поводу денег…

Я кивнул, достал из кармана оставшиеся от подарка Анатолия шестьсот евро, сунул ему в руки и, повернувшись спиной, медленно побрёл во дворы. Меня не интересовала реакция этого человека и много денег или мало — просто столько, сколько и должно быть. Мы за такую же сумму, которую Анатолий обосновал абсолютно правильно, добрались на такси до Этны, а сейчас я плачу за благополучное возвращение домой. Однако, наверное, паренька всё устроило — я услышал сзади громкий хлопок двери и его окрик. — Спасибо. Удачного дня!

Я никак не отреагировал, а прошёл через площадку, где сидели и оживлённо о чём-то разговаривали несколько молодых мам, вокруг которых с визгом копошились дети. Это была именно та улица, но как и говорил Лене, я бывал здесь всего несколько раз, поэтому пришлось потратить минут пятнадцать, пока я разобрался с нумерацией домов и нашёл нужный — девятиэтажную панельную коробку. По дороге я уже примерно продумал, что скажу в домофон, но не успел, поднявшись по ступенькам, приблизиться к двери, как она с пиликанием распахнулась, и на меня выскочил представительный мужчина, сжимающий в руке широкий поводок и увлекаемый на улицу здоровенной чёрной собакой. Он, как-то смешавшись, невнятно поздоровался, я вежливо ответил и начал неторопливо подниматься на третий этаж. Конечно, можно было бы воспользоваться лифтом, но я хотел дать себе ещё немного времени, чтобы собраться с мыслями и тщательно взвесить — что именно сказать. Хотя, разумеется, Лениной мамы могло просто не оказаться дома, однако заставить себя позвонить ей по телефону я так и не смог.

Дверь семьдесят шестой квартиры оказалась неожиданно добротной, металлической и покоящейся на целых трёх петлях, чего я раньше не видел. Мелодичный звонок отозвался где-то за ней, и я замер, ожидая услышать приближающиеся шаги. Однако царила полная тишина — только по лестничной площадке откуда-то сверху неслось эхо голосов и резкий звон ключей. А потом неожиданно дверь со щелчком отошла назад, и сквозь витиеватую цепочку на меня настороженно смотрела приятная женщина в возрасте с пышными светло-синими волосами.

— Добрый день! — вежливо поздоровался я.

— Кто вы? Не новый сосед сверху?

Её голос прозвучал неожиданно звонко и как-то по-ребячьи.

— Нет, извините, я здесь не живу. Антонина Михайловна?

— Да. Так кто вы?

— Я знакомый Лены.

— И что же вы хотите от меня? Она здесь давно не живёт — совсем мать позабыла!

— Да, знаю. У меня есть от неё новости для вас, но думаю, неразумно об этом говорить на лестничной площадке. Вы не разрешите ненадолго к вам зайти?

Женщина смерила меня внимательным взглядом, потом, поколебавшись, прикрыла дверь и тут же распахнула её, отступая вглубь маленького уютного коридора. — Ну что же, тогда проходите.

Я неторопливо зашёл в удивительно чистую прихожую, с таким небольшим количеством вещей, что, казалось, находишься в магазине и стоишь у рекламного стенда с образцом товаров, на который для реалистичности бросили несколько предметов повседневной одежды продавцов. Впрочем, когда я был любезно приглашён в комнату, то эта иллюзия стразу же развеялась — здесь было всего более чем достаточно, и даже на тусклом пианино в углу громоздились какие-то картины, корзинки и стопки книг, перевязанные грубыми бечёвками. Одно из названий, мерцающее белым на сером фоне — «Все Они», кажется, что-то всколыхнуло в моей душе и почему-то напомнило обо всех людях, оставленных на Сицилии. Даже о том трупе, который я так и не узнал при жизни, но невольно считал его тоже причастным к нашей компании, пусть его смерть и не была вообще никак связана с происходящим. Впрочем, так ли это? К чему было столь сложное распределение капсул, когда в результате ни на чём никаким образом не отразилось, да и не могло повлиять. Или я чего-то так и не узнал, покинув вагон раньше времени? Наверное, об этом сейчас можно только беспредметно гадать, не более того.

— Присаживайтесь.

Антонина Михайловна пододвинула мне потёртый плетёный стул, а сама уселась напротив за небольшим витиеватым столиком, накрытым белой узорчатой скатертью, посередине которого стояла небольшая вазочка с искусственными цветами, подпираемая горкой глянцевых журналов. Мне почему-то подобное показалось неуместным для комнаты, однако конечно, в сущности, не имело никакого значения.