Кирилл Гольцов - Остановка последнего вагона

— Эй, живой?

Неожиданно перед моим лицом что-то мелькнуло, и я увидел золотистый блеск, сразу же с радостью подумав об очках Анатолия.

— Давайте, помогайте!

Я захрипел и, несколько раз моргнув, увидел загорелого мужчину лет пятидесяти, который энергично махал кому-то руками и, надо сказать, что это был первый случай на Сицилии, когда я обрадовался, услышав русскую речь. Она словно соединяла меня тонкой, но очень важной и даже необходимой ниточкой с Родиной, и от этого в душе распускалась нечто такое, что, наверное, позволяет нам стойко выносить любые невзгоды, заставляя томительно ожидать возвращения домой. А в следующее мгновение меня с двух сторон подхватили и куда-то поволокли, сопровождая окриками. — Скорее, скорее. Сейчас всё может начаться!

Когда тряска стала невыносимой, и я хотел попытаться сказать что-то грубое, чтобы меня оставили в покое, мы протиснулись в шумный, полный людей салон и меня бережно уложили на заднее сиденье. Спаситель уселся рядом, судя по звукам, рвал какую-то ткань, и вскоре я почувствовал, как моё лицо промокают чем-то прохладным и невыразимо приятным.

— Как ты?

Я попытался улыбнуться, чтобы сказать, что теперь, наверное, всё в порядке, но не смог почувствовать — сделал ли это на самом деле. Но, наверное, на моём лице всё-таки отобразилось что-то обнадёживающее, потому, что я вскоре услышал бодрое. — Вот и молодец. Держись — мы тебя мгновенно домчим до больницы!

А потом кто-то другой обеспокоенно спросил. — Там больше никого не осталось?

Я собрался с мыслями, вспомнил безумные лица Анатолия и Лены, потом, непроизвольно вздрогнув, вздохнул и тихо ответил. — Нет, я один.

Потом шум окружающих голосов слился в лёгкое покачивание и я, кажется, готов был потерять сознание, когда неожиданно вспомнил о фотографии и последней просьбе Лены. С неимоверным усилием я разлепил глаза и начал медленно ощупывать карманы или, точнее, то, что от них осталось. В какой-то момент все усилия показались тщетными — разумеется, в моём положении было глупо рассчитывать, что я где-то по пути не выронил снимок, но в следующее мгновение он шуршал у меня между подрагивающими пальцами. Я не стал его разворачивать, а просто крепко сжал в кулаке, чувствуя, как на глаза наворачиваются неудержимые и бурные слёзы, но постепенно успокаиваясь и веря, что кошмар остался позади и я еду домой, где всё непременно будет хорошо.

Москва встретила меня неожиданно тёплой, солнечной и располагающей погодой. В новой кожаной куртке, широких штанах и мягких кожаных ботинках здесь явно было жарковато. А я-то почему-то пребывал в полной уверенности, что в конце сентября здесь холодно, пасмурно и сыро. Прихрамывая, я вышел из здания аэропорта Домодедово и направился прямо к остановке бойко перекликающихся между собой таксистов.

— Куда везти? Вещи есть?

Видимо, уловив мой заинтересованный взгляд, ко мне шустро приблизился приземистый молодой человек в большой клетчатой кепке.

— Тиндо. Знаешь такой городок?

— Конечно. Но это будет…

Он задумался, а я с усмешкой махнул рукой. — Договоримся. Не обижу.

— Ладно. Чемодан есть?

— Нет, всё с собой.

— Тогда залезай!

Я прошёл за ним чуть в сторону и, поколебавшись, уселся на заднее сиденье «Ланоса». Судя по озадаченному лицу водителя, он хотел спросить — чем плохо место рядом с ним, но потом, видимо, понял, что это не его дело, громко хлопнул дверью, завёл машину и, высунувшись в окно, начал медленно выруливать в сторону оранжевых турникетов. А я, откинувшись на сиденье, пошуршал в кармане оставшимися от переданных Анатолием, кажется, миллион лет назад денег шестью сотнями евро и с удовольствием смотрел на то, к чему, как когда-то казалось, не очень-то хотел и возвращаться. Серо-чёрное шоссе, правда, неприятно напоминало Этну, зато всё остальное было родным — понурые прохожие, группа каких-то женщин, напоминающих издали проституток, огромные рекламные плакаты, которые при желании я мог прочитать и точно, безо всяких догадок и переводов, понять — о чём там говорится. Даже этот водитель, пару раз начавший было общий разговор о пробках и жизни, но быстро замолчавший после моих односложных натянутых ответов, казался мне близким и неотъемлемым кусочком Родины. Разумеется, я ни в коем случае не хотел его обидеть, но прилетев сюда, сейчас был расположен просто помолчать и погрузиться в то, по чему, несомненно, успел сильно соскучиться. Здесь невольно вспоминалась очень точная фраза из старой песни Вилли Токарева — «иногда без сожаления вкусную халву на горбушку чёрного меняешь», которую я любил слушать в детстве, но, наверное, только в этой ситуации осознал всю её справедливость, во всяком случае, применительно к настоящему моменту.