Рут Озеки - Моя рыба будет жить

Ноги у меня дрожали. Коленные чашечки были как те лунные медузы, которых мама наблюдала в городском аквариуме, и тут что-то мазнуло меня по голой щиколотке, и каждый волосок у меня на теле встал дыбом, будто меня тазером шарахнули. « Татари !» [99] Татари! — Нападение призраков! , — подумала я, подпрыгнула и заорала, а папа начал смеяться, и в следующий буддийский момент я обнаружила, что гляжу в мшисто-зеленые глаза маленького черно-белого котика. Он быстро взглянул на меня искоса, а потом повернулся ко мне спиной и начал делать обычные кошачьи церемонии — шиться у ног, выгибая спину, а хвост вытягивая торчком; передние лапы он при этом тоже вытягивал, но не ко мне, а в противоположенном направлении, предлагая почесать ему попу, а также захватывающий вид на сморщенную задницу и гигантские белые пушистые яйца. В общем и целом, когда кот предлагает тебе почесать ему попу, ты просто берешь и чешешь, принимая, так сказать, сопутствующие товары в нагрузку. Мех у него был сухим и горячим, и тут начал звонить колокол; звук был таким глубоким, что на бамбуке задрожали узкие листья, и папа, который стоял под каменными воротами, посмотрел в сторону храма и прошептал, ни к кому не обращаясь:

— Тадайма… — что говорится обычно, когда попадаешь домой.

Маленький котик с большими яйцами взмахнул хвостом и повел нас вперед по дорожке, и тут я услышала шлепки сандалий по камню, и показалась Мудзи — она бежала нас встречать. На ней была ее серая пижама, а вокруг головы повязано белое полотенце. Она подхватила кота и сунула его под мышку, а потом, сложив ладони вместе (и не выронив при этом кота), отвесила нам глубокий поясной поклон.

— Окайринасаймасе, даннасама! — сказала она, а это, в общем, ровно то же самое, что говорят французские горничные в «Одиноком фартучке Фифи», когда их хозяева приходят домой.

Вечером они устроили вечеринку в честь нашего приезда, хотя вечеринка эта была не особо разгульной, потому что были только я, и папа, и Дзико с Мудзи, и пара бабушек из данка, которые тусовались при храме и помогали с готовкой, с садом, с религиозными службами и прочим. Прежде чем сесть за стол, все мы по очереди помылись в офуро [100] Офуро — ванна. , куда была подведена вода из серных источников. Папа пошел первым, потому что он мужчина, а это был бы абсолютный неполиткор в Саннивэйле, но здесь такое даже в голову никому не пришло. Когда он вышел, весь мокрый и розовый, на нем были юката [101] Юката — хлопковое кимоно. , и гэта [102] Гэта — деревянные сандалии. на ногах, и маленькое махровое полотенце на голове. Мудзи поднесла ему стакан пива, и он выглядел счастливее, чем я его когда-либо видела, даже в Саннивэйле, и я опять почувствовала надежду, что, может, он решит остаться с нами в храме на лето. Я просто знала, что это будет для него гораздо лучше, чем ходить по всяким психологическим докторам. На работу ему было не надо, а мама была занята на своей работе и могла сама о себе позаботиться, и Великие умы философии Запада тоже прекрасно справлялись без него уже несколько тысяч лет и, наверно, могли подождать еще конца августа.

Мы сидели на деревянной веранде, выходившей в маленький храмовый сад, и вечерний ветер шевелил бамбуковые листья. Я смотрела, как он с удовольствием потягивает пиво, и уже хотела спросить, собирается ли он остаться, когда Дзико поднялась на ноги и сказала: «Наттчан, иссё ни офуро ни хайроу ка?» [103] Наттчан, иссё ни офуро ни хайроу ка? — Наттчан, примем ванну вместе? (Наттчан — допустимая между близкими, ласковая сокращенная форма имени Нао-чан ). Отказаться было бы грубо, так что я встала и пошла за ней в купальню, надеясь, что катаракты не дадут ей разглядеть мои шрамы и синяки, и сигаретные ожоги — они все почти зажили без следа, кроме некоторых, которые, наверно, останутся навсегда.

Снаружи купальни был маленький алтарь, и Дзико зажгла свечу, и палочку благовоний, а потом совершила три полных поклона, преклоняя каждый раз колени и касаясь лбом пола. Это заняло у нее немало времени, но не так много, как тебе может показаться, учитывая ее возраст. Меня она тоже заставила все это проделать, и я чувствовала себя глупой и неуклюжей, но она, похоже, ничего не заметила, потому что все это время бормотала себе под нос такую маленькую японскую молитву, которая в переводе звучит примерно так: