Рут Озеки - Моя рыба будет жить

— Ку…клинк.

Чемодан был тяжелый, набитый всеми этими учебниками, которые мне нужно было прочесть за каникулы. Ку…клинк. История Древней Японии. Ку…клинк. Современная японская политика. Ку…клинк. Японская этика и мораль. Ку…клинк. Ку…клинк. Я уже вспотела и собиралась сдаться, но папа ждал меня впереди на ступеньках; он с нетерпением глядел наверх.

— Когда я был мальчишкой, я мог взбежать по лестнице до самого верха, — сказал он. — Может, и сейчас могу…

Но вместо этого он спустился ко мне и взялся за ручку чемодана, и в этот раз я ему позволила. Он пытался помочь мне в сабвее, потом в поезде, и опять, когда мы садились в автобус, но я сказала ему, чтобы он думать забыл об этом. Нет, ну представь — тип средних лет с жирными волосами, красными глазами, сутулый, тащит за собой розовенький чемодан Hello Kitty на колесиках. Ты вот позволишь своему папе появляться на публике в подобном виде? Уж слишком убогое зрелище. Выглядел бы он как полный хентай, а он не хентай. Он мой папа. Может, он и хикикомори, но я его люблю. Я бы просто не вынесла, если бы на него пялиться начали.

Но здесь-то пялиться было некому.

— Давай, Нао-чан! — сказал он. — Пошли!

Волоча за собой чемодан, он двинулся вверх по ступенькам, я последовала за ним, и мы стали карабкаться вместе. Чем выше мы поднимались, тем гуще становился лес. И жарче. Пот капал у меня из-под мышек. Каменные ступени были скользкими, но не от дождя, а от влажности, от которой все казалось липким, даже воздух. Мне это напомнило туманы Сан-Франциско, только туман охлаждает воздух, а здесь было жарче, чем в сауне у Кайлиной мамы, даже когда ветерок дул. Мох покрывал абсолютно все, как сыпь, просачиваясь сквозь каждую трещинку. Папа продолжал подъем. Одна ступенька. Другая. Выше и выше. Мы были армией из двух человек, папа и я, мы маршировали вверх в гору, но не для того, чтобы ее победить. Мы отступали — побежденная армия в бегах.

Тоненькое и пронзительное стрекотание сверлило воздух, как бур стоматолога, мало-помалу наращивая децибеллы. Ми, ми, мииииии. Я не могла вспомнить, когда это началось. Может, звук всегда был здесь, внутри моей головы, вот только кто-то подкрутил громкость, и теперь мой череп вибрировал, как усилитель, транслируя завывание в мир. Я заткнула уши пальцами, посмотреть, смогу ли я отличить внутренний источник звука от внешнего, и папа заметил.

— Ми-ми-зими [97] Минминземи? — Octotympana maculaticollis, японская цикада. , — сказал он. Остановившись, он достал носовой платок и протер от пота глаза. Потом он промокнул шею тем же движением, каким делал это в спортзале, раньше, когда он еще ходил в спортзал, в Саннивэйле.

— Это только самцы кричат, — добавил он.

Я хотела спросить его, почему, но что-то не хотелось услышать ответ. Он повязал платок вокруг шеи, потом постоял, глядя вверх на сплетающиеся ветви со странным отсутствующим выражением на лице.

— Я помню этот звук с тех пор, как был совсем маленьким, — сказал он. — Это нацу но ото [98] Нацу но ото — звук лета. .

Он стоял парой ступенек выше и казался очень высоким, и пока я смотрела на него, мне подумалось, может, я могу понять это его отсутствующее выражение. Может, это счастье. Думаю, мой папа был счастлив.

Мои собственные счастливые звуки лета были так далеко от меня. Пыхтение грузовичка-мороженицы Good Humor, свисток спасателя на пляже, разбрызгиватели над газонами в сумерках, скворчит чей-то Weber, кубики льда звенят в высоких стаканах. Жужжание газонокосилок и триммеров; дети играют в чьем-то бассейне в «Марко Поло». Счастливые воспоминания застряли у меня в горле, как в старой водосточной трубе.

Ку…клинк. Ку…клинк. Папа опять начал подъем. Я вытерла глаза и последовала за ним. Что еще мне оставалось? Только смотреть на вещи с хорошей стороны и постараться извлечь все что можно из существующей ситуации. По крайней мере, папа не захватил автобус и не пустил его под откос. По крайней мере, он все еще был здесь, со мной, и может — может, он не уйдет. Может, я смогу сделать что-то, что заставит его остаться. Потому что, пусть он и обещал вернуться и забрать меня в конце каникул и отвести в Диснейленд — что, если он этого не сделает? Что, если по дороге домой желание умереть станет чересчур сильным, и ему придется тут же броситься на рельсы перед суперэкспрессом в Диснейленд? В конце концов, пожать руку Микки-чан не было в числе его приоритетов. Насколько вообще можно доверять обещанию отца с суицидальными наклонностями?