Рут Озеки - Моя рыба будет жить

У нас с папой до сих пор был один компьютер на двоих, и однажды, прочесывая его логи, я напала на его линки на интернет-клуб самоубийц. Похоже, он обзавелся друзьями, и они болтали друг с другом, и планы строили.

Сложно представить себе более жалкое поведение. Один ты это сделать не можешь, и вот ты ищешь чужого тебе человека, чтобы он тебя за руку подержал? Но что еще хуже, одна из его подружек по клубу была школьницей, старшеклассницей, и он имел наглость пытаться отговорить ее от суицида. Я нашла запись их чата и прочла. Не понимаю, это лицемерие или что? Он хочет покончить с собой, но ей говорит, что она не должна? Что, типа, у нее вся жизнь впереди? Что у нее сколько всего, ради чего стоит жить?

И тогда меня посетила идея. Может, все же не стоит уезжать в храм к Дзико и становиться монахиней. Может, мне просто нужно тоже себя убить, и дело с концом.

Дорогая Рут (если позволите мне Вас так называть)!

Я был рад обнаружить Ваше письмо у себя в ящике, и я должен попросить прощения за задержку с ответом. Конечно же, я помню Вас по Вашему визиту в Стэнфорд. Проф. П.-Л. с кафедры сравнительного литературоведения — мой хороший друг, так что в дальнейших рекомендациях нужды нет. К сожалению, я как раз уходил в академический отпуск во время Вашего резидентства, и у меня не было возможности посещать Ваши чтения, но я уверен, что вскоре буду иметь удовольствие слушать, как Вы читаете из своей следующей книги.

Теперь относительно Вашей неотложной просьбы; при том, что мне кажется правильным проявить сдержанность в отношении доверенной мне конфиденциально личной информации, думаю, немного помочь я Вам все-таки смогу.

Во-первых, я согласен, это вполне вероятно, что «Харри», автор письма, выложенного на моем сайте, — отец Нао Ясутани, дневник которой каким-то образом попал к Вам. Мистер Ясутани был ученый, специалист в области информатики; он работал на крупную информационно-технологическую компанию здесь, в Силиконовой долине, в 90-х годах. Думаю, можно сказать, мы были друзьями, и у него и в самом деле была дочь по имени Наоко, которой не могло быть больше четырех-пяти лет в то время, когда мы познакомились.

Спешу добавить, что пишу я в прошедшем времени не потому, что располагаю какими-либо сведениями об их судьбе, но только из-за того, что больше не поддерживаю контактов с мистером Ясутани, и, к сожалению, наше знакомство теперь принадлежит прошлому. Как Вам, должно быть, известно, он переехал обратно в Японию вместе с семьей вскоре после того, как лопнул доткомовский пузырь. После этого мы спорадически переписывались по электронной почте или перезванивались, но мало-помалу и эта связь заглохла, и прошло уже несколько лет с тех пор, как мы писали друг другу в последний раз.

Теперь позвольте мне рассказать Вам немного о нашем знакомстве. Я встретил мистера Ясутани в Стэнфорде в 1991 году, спустя год или около того после того, как он переехал в Саннивэйл. Он как-то пришел ко мне в офис, довольно поздно. Раздался стук в дверь. Рабочий день был уже окончен, и, помню, я ощутил некоторое раздражение от того, что меня прервали, но крикнул: «Войдите!» — и стал ждать. Дверь оставалась закрытой. Я крикнул опять, но ответа все не было, так что я встал, подошел к двери и открыл. На пороге стоял худощавый азиат с сумкой-мессенджером через плечо. Одет он был довольно неформально, в спортивную куртку, брюки-хаки и сандалии с носками. Сначала я подумал, что это курьер-мотоциклист, но вместо того, чтобы вручить мне посылку, он глубоко поклонился. Это поразило меня. Такой формальный жест резко контрастировал со стилем его одежды, да и поклоны для нас в Стэнфордском университете — дело непривычное.

«Профессор, — сказал он медленно, на тщательном английском. — Мне очень жаль, что я вас обеспокоил».

Он протянул мне визитку и поклонился еще раз. Карточка гласила, что зовут его Харуки Ясутани, и он — ученый, специалист по информатике в одной из быстро развивающихся IT-компаний в Долине. Я пригласил его войти и предложил сесть.

На своем чопорном английском он объяснил, что вообще-то он из Токио, и его пригласили работать над проектом интерфейса человек — компьютер. Работу свою он любил, и проблем с компьютерной частью проекта у него не было. Проблемой стал, как он объяснил мне, человеческий фактор. Он не слишком хорошо понимал человеческих существ и потому пришел в Стэнфордский университет, на факультет психологии, надеясь на помощь специалиста.